Книга Иди и возвращайся - Евгения Овчинникова

— Очень демократичный, — отзывалась о нем мама.

— Себе на уме, — говорил папа. Вадим Петрович казался ему то ли слишком напыщенным, то ли недостаточно искренним.

— Ну хватит уже! — смеялась мама.

После того как она исчезла, нас еще приглашали на воскресные посиделки. Мы даже пришли один раз и сразу поняли, что зря. Коллеги и друзья мамы не знали, что нам сказать, опускали глаза и произносили неловкие слова сочувствия. Вокруг нас возникла зона отчуждения метра на два. Даже я, совсем ребенок, сразу почувствовала это. Папа, сославшись на работу, поспешил уйти. Выйдя из парадной на оживленную улицу Пестеля, я заплакала. Но сейчас, сидя в игровой, я думала, почему бы не пойти. Возможно, кто-то из ее бывших коллег расскажет мне больше того, что сообщил Клочков и о чем умолчал папа.

— Нина, чего он! — Улитка отбивалась от Родика, который хотел сбрызнуть ее картинку красной краской.

— Да ладно тебе! — ржал Родик, пытаясь добраться до рисунка, который Улитка держала на вытянутой руке.

— Уля, Родион, занятие еще не окончено! — произнесла я с той же интонацией, с какой говорил Никитин, когда сердился.

Они мгновенно уселись на свои места. Сегодня мне было не до общения, и после урока я попросила ребят убрать со стола и ушла.

Спускаясь по лестнице, я еще раз посмотрела на визитку. ОАО «Медицина будущего». Генеральный директор Додонов Вадим Петрович. Адрес — тот же, что мамин НИИ. Очень странно: НИИ стало ОАО, с тем же директором. Пожалуй, все же стоит сходить на вечеринку и разузнать, что изменилось. «Проверили все версии», — сказал Клочков. Может, они что-то упустили? Может, дружный коллектив чего-то им недоговорил?

Вечером я рассказала папе о встрече с Вадимом Петровичем. Он вздрогнул, услышав его имя, — или мне показалось? Помолчал немного, будто в чем-то сомневался, потом сказал:

— Почему бы и нет.

И только поздно вечером я вспомнила о своей идее со звонком. Закрылась в комнате, нашла в телефонных контактах запись «Мама», нажала на зеленую кнопку. Металлический женский голос выдал:

— Абонент находится вне зоны действия сети.

И короткие гудки.

Глава 9,

в которой почти ничего не происходит. Хотя как посмотреть…

На следующей неделе я не получила ни одного сообщения. Но мне не терпелось узнать, что происходит на самом деле. Я хотела действовать, но не представляла как.

Близнецы собирали свой пазл. В отличие от меня, их картинка стала проясняться: края пазла становились все толще, и, хоть до конца было еще далеко, в центре красовались полностью готовый медвежонок и половина медведицы.

Всю неделю я болталась по Пескам, надев на себя четыре кофты сразу и замотав лицо шарфом. Я гнала самокат по Суворовскому, Кирочной или Шпалерной, изредка останавливаясь, чтобы сделать фото граффити, пока их не закрасили. Нева уже растаяла и несла свои мутные воды в залив. Небо, вода, набережная и ее противоположная сторона, кроме красно-коричневых «Крестов», были серыми. Все оттенки: от грязно-белого до почти черного по вечерам неба. Солнце не хотело показываться в городе. Не этой весной.

На набережной я фотографировала недавно установленный парусник. Дома распечатала фото и сделала из него коллаж: железный корабль плывет по морю, полному химер. Они вытягивают шеи и пытаются его потопить.

Со мной всегда был рюкзак с бутылкой воды, альбомом и карандашами. Николай Сергеевич неодобрительно смотрел на результаты моих шатаний по городу: искривленные пропорции набережной Фонтанки, под мостом — экскурсионный катер с японскими прогнатодонами, потусторонние пустые коридоры-улицы Коломны с провалами окон, деревья Летнего сада, тянущие хищные лапы за спиной у девятилетней девочки на самокате. Он отмечал мелкие ошибки, но я видела, что он недоволен настроением рисунков. Иногда я рисовала то же самое, но без чудовищ и хищных лап: веселых туристов с фотоаппаратами, людей в очереди. Никитин говорил, что у меня дар рисовать жизнь как она есть. Но я ничего не могла с собой поделать.

В пятницу после уроков я поехала на самокате не домой, а в НИИ, в котором работала мама.

Раньше я часто приходила к ней после уроков, если не было занятий или секций. Вадим Петрович был демократичным, а вахтерша — глуховатой и слеповатой. Поэтому все дети сотрудников проводили много времени на работе у родителей.

— Я к Анне Аркадьевне, — говорила я вахтерше, она согласно кивала и нажимала на кнопку пропуска.

— К Наринэ Фаруховне, — говорила я в следующий раз, и меня пропускали.

— К Акакию Велимировичу. — И вертушка приветливо пищала.

НИИ, в котором теперь располагалась и «Медицина будущего», находился в нашем районе, в одном из исторических особняков. Зеленое здание в стиле барокко стояло отдельно, за собственным забором, на котором дряхлели огромные гипсовые вазы, выложенные фруктами. Место, куда мама не дошла, оставив меня в школе. И теперь лепнина, пухлые младенцы на фасаде и даже вазы казались мне зловещими. Из-за забора выглядывали голые стволы тополей.

Стволы тополей были видны в окно маминой лаборатории. Однажды я изучала их несколько часов подряд. Мне было лет пять, мама забрала меня из сада и привела на работу. В лаборатории она посмотрела в несколько микроскопов, налила воды в поилки подопытных мышей, сделала записи в журналах и ушла в свой кабинет за сумкой, отвлеклась на диссертацию и забыла обо мне до позднего вечера. А я, не сумев открыть тяжелую дверь, пересчитывала оставшиеся листья на тополе и иногда вытирала слезу. Спас меня папа, который после двадцати неотвеченных звонков на мамин номер пришел в НИИ. Пока он меня одевал, они ругались.

Я нисколько не сомневалась, что, зайди я сейчас внутрь, меня беспрепятственно пустит та же глуховатая вахтерша, и я смогу погулять по просторным комнатам, заставленным стеллажами с документами. Но вместо этого развернула самокат и поехала к близнецам.

Дома был только Ваня. Он открыл мне дверь и молча пошел в свою комнату. В их комнате на полу, окруженный разбросанными вещами, по-прежнему лежал пазл. Из-под него тоскливо выглядывал потертый ковролин.

Ваня делал домашку по физике, и я присела на пол и пыталась найти хоть одну верную деталь для пазла. Но ни одна не подходила по цвету. Минут через пятнадцать у меня заболели глаза, тем более в комнате было темновато — настольная лампа освещала только письменный стол, один на двоих. Потом я бросила пазл, подошла к окну и заметила, что по нашему дому от фундамента до второго этажа пошла трещина, похожая на реку с притоками. Я хотела взять альбом и рисовать реку, текущую среди окон и лепных украшений, но Ваня закончил делать домашку, закрыл учебник и тетрадь и повернулся ко мне:

— Есть будешь?

— Буду, — ответила я.

— Пойдем.

В прихожей по дороге на кухню я взглянула на себя в зеркало. Мама не была красавицей, но умела, как говорила бабушка, «себя подать». Мне ее способность не передалась. Я сняла резинку, пригладила волосы и перевязала хвост — так хотя бы аккуратнее.