Книга Черный легион - Сергей Будеев

Последняя реплика и вовсе прозвучала скорее вопросительно-проникновенно, нежели поучительно-агрессивно.

– Золотых храмов? Вы, наверное, путаете католиков с нашими православными братьями. Это у них путь к Богу непременно проходит под золотыми куполами. Но что поделаешь, Восток – дело тонкое…

Попутчик оказался совсем не так прост, как могло показаться при первом контакте, и не так словоохотлив, как посчитал Шеган. Его тактика с упором на явный когнитивный диссонанс между религиозными декларациями и реальной повседневной деятельностью католических лидеров потерпела полное фиаско. Аббат не собирался ни оправдываться, ни тем более оправдывать своих единоверцев. Казалось, его совершенно не трогало двусмысленное жонглирование образами и понятиями. Шеган готов был допустить, что это не он пытается раскрутить аббата на откровенность, а аббат уже раскрутил его самого и теперь с интересом анализирует его умозаключения, выстраивая в голове психотип собеседника.

– Да с чего бы? Вы меня прекрасно поняли. Я не имел в виду конкретный элемент периодической таблицы. Ваша религия изначально создавалась из самых благих побуждений, но свои теперешние черты она приобрела благодаря Риму и исключительно как инструмент манипулирования массовым сознанием со стороны правящей элиты. То есть тогда, когда прикоснулась к «золоту» земной власти.

Шеган чувствовал, что разговор уводит его от первоначальной цели. Нужно было как-то сгладить ситуацию и переходить к эндшпилю, минуя при этом цугцванг. Впрочем, на лице аббата продолжала красоваться немного туповатая улыбка благодарного слушателя.

– Доктор, ну буде вам. Вы еще вспомните средневековую инквизицию, сексуальные скандалы двадцать первого века и последний крестовый поход, который, кстати, и послужил отправной точкой «большого исхода». Любая идея, даже самая светлая, кого-то привлекает своей чистотой, а кого-то – возможностью реализовать свое греховное тщеславие и низменные пороки. Я слышал, что именно описанный вами выше «простой» образ жизни культивируется на вашей родной планете. И что, удалось построить рай рукотворный на «отдельно взятой территории»?

Мало кто на этом свете знал, что Шеган, гражданин САК, доктор социологии, профессор и член всевозможных научных ассоциаций, является уроженцем далекой провинциальной планеты. И уж точно эта информация не могла входить в круг интересов католического священника. Однако Шеган вполне достойно выдержал взгляд своего странного собеседника, мгновенно ставший холодным и колющим.

– Знаете, я вот уже четверть века, то есть всю свою сознательную жизнь, живу и работаю на Нью-Вашингтоне и именно эту планету привык считать своей родиной.

Шеган кинул непроизвольный взгляд на хронометр своего коммуникатора и торопливо поднялся, отодвинув в сторону недопитый коктейль.

– Прошу меня извинить, падре, если вы не против, мы продолжим прения немного позже.

Мастер, отвернувшись от аббата, шагнул к выходу – в который уж раз!

– Да благословит вас Господь и наставит на путь истинный! Да минует вас чаша гнева Его праведного, да пребудет с вами мир и покой, сын мой!

Шегану вновь пришлось резко повернуть голову в сторону собеседника. Но за столиком, за которым они провели вместе не менее часа, никого не было. Только еле заметная серая тень скользнула рядом с лицом монаха, а стеклянная дверь бара качнулась, словно ее задел порыв стремительного горячего ветра.

Когда мастер вернулся в свою каюту – лучше бы он из нее вообще не выходил, – настроение его было окончательно испорчено. Некая третья сила, совершенно не стесняясь, дала понять, что все его игры в конспирацию, а может, и не только его, не стоят и ломаного гроша. Почему его не трогали до сих пор? Почему не вышли на контакт еще там, на Нью-Вашингтоне? Ведь это была не вербовка… А что тогда? Одно он теперь понимал абсолютно отчетливо: если он и доберется до Стаха, обратный путь на Нью-Вашингтон ему заказан. Всю процедуру встречи на Таире и дальнейший путь в Орден необходимо было менять буквально на коленке. Шеган в позе лотоса присел прямо возле входной двери и постарался привести мысли в порядок. Раньше он никогда не жаловался на память, а сейчас у него было чувство, как будто в его голове промчалось стадо слонов. Аббат. Аббат Ноэль… Он точно слышал это имя от высокопоставленных знакомых в Американском Союзе, но от кого и по какому поводу, вспомнить не мог…

Кадровые перестановки

Серые низкие стены помещения Совета посвященных так резко контрастировали с вычурным гротеском купольного зала дворца богини, что любому, кому посчастливилось бы пройти с ознакомительной экскурсией по всему дворцовому комплексу Ордена, показалось бы, что он попал в тюремный равелин. Здесь, в зале Совета, раз в два-три года собирались, прилетая на планету из удаленных уголков системы и даже из других конгломератов, наиболее просвещенные и приближенные к милости богини монахи Ордена. Длинный каменный стол, вдоль которого на шершавых скамьях расположились ярко-оранжевые балахоны двух дюжин посвященных, упирался торцом в небольшое каменное кресло с низкими подлокотниками, которое предназначалось для секретаря Совета. Уроп, водрузив в него свое тело-вешалку, поднял правую руку, оповещая братьев о готовности к началу заседания. Он развернул перед собой голограмму активов Ордена и в соответствии с заведенной традицией кивнул сидящему рядом с ним советнику, отвечающему за сбор и обработку статистических данных для регулярного доклада о состоянии дел в секторах.

– Дагон, начинайте, как обычно, с алмазных приисков в астероидном поле системы GN3456.

В тот момент, когда советник открыл было рот, ткнув лазерным маркером в таблицу со столбцами цифр, отражающую двухмесячное падение котировок на бирже, тяжелая дверь, ведущая в зал, небрежно чавкнув гидравлическим приводом, решительно провалилась в глубь стены. Словно преследуя возникший легкий сквознячок, в зал впорхнула стройная фигурка и решительно двинулась в направлении секретарского кресла. Монахи подобрались, выпрямляя спины, а докладчик от неожиданности выпустил из рук маркер, который с тихим обреченным постукиванием покатился по столешнице, неминуемо приближаясь к ее краю, столетиями полируемому оранжевой мешковиной.

– Продолжайте, продолжайте, дети мои, – женщина небрежно махнула рукой, – я буквально на пару минут. – Она уже почти достигла кресла председательствующего, обворожительно улыбаясь сидящему в нем Уропу. – Мне мальчику нужно пару слов сказать…

Чуть притормозив перед телом-вешалкой, предоставив таким образом ему возможность склониться перед ней и поцеловать тонкий шелковый шарф, в который было обернуто хрупкое тело, она скользнула монаху за спину и положила ладони на его плечи.

– Дети мои, сегодня мы не станем обсуждать тяготы будней нашего Ордена, а поговорим вот о чем…

Ее правая рука мгновенно погрузилась в складки оранжевой ткани, висящей на плечах секретаря, и выудила оттуда его личный ритуальный клинок, острый как бритва, который, описав короткую дугу, перерезал Уропу горло от уха до уха. Движение было настолько быстрым и точным, что кровь, брызнувшая на стол перед начавшей уже падать вперед фигурой старика, казалось, появилась прямо из воздуха. Сея, небрежно придержав хрипящую голову, оттолкнула ее в сторону, и мертвое тело, освобождая кресло, с глухим стуком рухнуло на каменный пол. Богиня легко опустилась на его краешек и, не обращая внимания на залитую кровью столешницу, отбросила клинок на кучу оранжево-красной материи, еще дергающуюся в агонии.