Книга Дочь Империи - Раймонд Фейст

— Шимицу, мне не к кому больше обратиться. Мара хочет моей смерти.

Она выглядела такой беззащитной и ранимой, что его сердце готово было разорваться. Рука Шимииу невольно потянулась к мечу. Как всегда, ее красота оказалась сильнее, чем долг, честь и тихий голос рассудка, который подсказывал, что ее слова могут оказаться ложью.

— Откуда тебе это известно, любовь моя?

Как бы борясь с отчаянием, Теани опустила ресницы. Шимицу снял шлем и быстро положил его на столик, а затем склонился над Теани. Обняв ее за плечи, он проговорил в надушенные волосы:

— Скажи мне.

Теани вздрогнула. Она как бы растворялась в его мощи, словно одно лишь прикосновение его рук отгоняло страх.

— Мара прислала мне записку, — с трогательным усилием произнесла красавица. — Она утверждает, что ее муж завещал мне какие-то драгоценности. Чтобы не привлекать внимание нашего господина к моим былым неблагоразумным поступкам — так она пишет, — я должна явиться к ней за этими драгоценностями сегодня же ночью, когда все заснут. Но мне-то известно, что Бантокапи не оставил мне никаких подарков. В ту ночь, когда он прощался со мной в Сулан-Ку, он уже знал, что должен вернуться в Акому и умереть. И перед тем как уйти навсегда, он сделал для моего благополучия все, что мог.

Она надула губки, как обиженная девочка, и, чтобы помочь ей стряхнуть это уныние, он ласково потрепал ее по плечу:

— Тебе ничего не грозит, дорогая. Если тебе не хочется туда идти, то и не ходи. Властительница Акомы никак не может к чему-либо тебя принудить силой.

Теани прильнула к груди Шимицу и подняла голову:

— Ты ее не знаешь, — с тем же притворным испугом прошептала Теани. — Мара умна и настолько бессердечна, что сумела подстроить гибель отца собственного ребенка! Если я откажусь от такого приглашения, то сколько мне останется жить до того, как убийца прокрадется в мою комнату и всадит мне кинжал в сердце? Шимицу, каждый день и каждый час моей жизни будут полны ужаса. Только в твоих руках я чувствую себя защищенной от жестоких интриг этой женщины.

Шимицу .похолодел.

— Но чего же ты хочешь от меня?.. — Уязвимость возлюбленной пробудила в нем желание встать на ее защиту, но нападать на Мару он не имел права: ведь его господин поручился за безопасность всех гостей. А Мара была гостьей. И Шимицу предупредил:

— Даже ради тебя я не могу предать своего властителя.

Ничуть не обескураженная, Теани подсунула руку под тунику Шимицу и принялась поглаживать пальцами его бедро.

— Я никогда бы не попросила тебя, любимый, запятнать себя убийством. Но неужели ты, воин, допустишь, чтобы твоя женщина вошла беззащитной в логово опасного зверя? Если я назначу встречу после окончания твоего дежурства, ты согласишься сопровождать меня? Допустим, Мара задумала причинить мне вред, а ты меня защитишь, тогда наш господин только поблагодарит тебя: ты ведь отправишь на тот свет его заклятого врага, и притом без всякого урона для его чести. Если же мои страхи напрасны, — она пожала плечами, словно такая возможность была более чем сомнительна, — ив послании этой лицемерки есть доля правды, так не будет ничего дурного в том, что я приду не одна.

Шимицу заметно смягчился и разомлел; ласки Теани опьяняли его, как дорогое вино. Если кто-либо из домочадцев Минванаби явится на назначенное свидание с гостьей в сопровождении своего почетного стража, никто не сочтет такую форму визита предосудительной; более того, именно этот вариант наилучшим образом соответствовал требованиям этикета. А приняв на себя обязанности почетного стража, он сможет на законном основании защищать свою спутницу, если ее жизни будет угрожать опасность.

С сердца Шимицу словно камень скатился, и он пылко поцеловал возлюбленную. Страсть, которую он вложил в этот поцелуй, яснее всяких слов сказала опытной искусительнице, что ей удалось поколебать решимость доблестного воина, и теперь, под натиском бурных чувств, он подобен тростнику, сгибаемому порывами штормового ветра. Потребуй она смерти Мары… Кто бы мог предугадать, какая сила возобладает в душе Шимицу — верность долгу перед властителем или преданность женщине, которую он сейчас сжимал в объятиях?

Теани отстранила воина с той осторожностью, с какой вкладывают в ножны смертоносное оружие. Ни намека на удовлетворение не мелькнуло во взоре куртизанки; ее глаза выражали лишь покорность судьбе и мужество, когда она подняла со столика увенчанный плюмажем шлем и вручила его Шимицу.

— Выполни свой долг перед нашим властителем, любимый. А когда твое дежурство закончится, жди меня здесь, и мы пойдем повидаться с Марой из Акомы.

Шимицу водрузил шлем на голову; перед тем как закрепить застежки, он наклонился и еще раз поцеловал Теани.

— Пусть Мара только попробует поднять на тебя руку — и ей не жить! — прошептал он и, с трудом оторвавшись от пленительных уст красавицы, быстро шагнул за порог.

Когда Шимицу растворился в сумерках, Теани потерла рукой багровые отметины, оставленные его доспехами у нее на теле во время неистовых объятий. Дикая радость светилась в ее глазах; она задула лампу, чтобы ни один случайный наблюдатель не мог разделить с ней этот миг торжества. Теперь от нее требовалось только одно — подстроить все так, чтобы Мара на нее напала… или хотя бы разыграть видимость такого нападения, если не удастся вывести из себя эту гадину. Тогда, как того требует кодекс чести воина, Шимицу будет обязан нанести удар, оберегая Теани. Ну а если в игре, которую ведут знатные господа, убийство Мары все же будет сочтено позорным деянием… Какое значение будет иметь бесчестье Минванаби для куртизанки, чья преданность принадлежит Текуме из Анасати? Подлая мужеубийца будет мертва, а ради этого триумфа можно поступиться любыми другими соображениями. ***

За перилами балкона лунный свет золотил поверхность озера. Но Мара не стала выходить на балкон, чтобы полюбоваться волшебным видом. От этого ее предостерег Аракаси, как только она перешагнула порог своих новых апартаментов. Ограждение балкона, подпорки и часть настила у краев были из очень старого, даже древнего дерева, но скрепы, соединяющие доски, разительно отличались от всего прочего — они не потемнели от времени и непогоды, как обычно темнеет древесина чикана. Кто-то позаботился подготовить все для «несчастного случая». Под балконом, тремя этажами ниже, тянулась садовая дорожка, выложенная гладкими каменными плитами. Любого упавшего с балкона ждала бы верная смерть. Если бы утром ее нашли мертвой на этих плитах, ни у кого и вопросов бы никаких не возникло, столь очевидным было бы все случившееся: просто ветхие перила подломились, когда она на них оперлась.

Ночная темнота сгущалась в коридорах и апартаментах господского дома Минванаби; мало кто из гостей бодрствовал в этот поздний час. Пристроившись на подушках подле Накойи, Мара проводила беспокойные, мучительные часы. Ей отчаянно не хватало Папевайо; томила тоска по безопасным покоям собственного дома; хотелось спать, но сон был непозволительной роскошью.