Книга Хей, Осман! - Фаина Гримберг

Молодая женщина поклонилась старику и поцеловала его руку. Стали подносить подарки, приходили свои и чужие. Дарили молодым многое, нужное, - одеяла, одежду... Подносили красивые чаши, иные серебряные; пояса, украшенные золотыми пряжками, усаженными гранатами... Но дар Османа все дары превзошёл! Он поднёс молодым золотое чеканное блюдо, наполненное бирюзой, сердоликами, рубинами...

Тем и завершилось гостеванье Османово у его болгарских подданных...

* * *

Далее поезд Османа продвигался землями, населёнными греками. Приметил Осман, что греки ходят куда пригляднее болгар. Мужчины - в чёрных бархатных шапках, обшитых золотым шнуром; а многие женщины по праздникам и вовсе роскошно - в золоте и шёлке...

Осман поглядывал на Михала; среди болгар Михал весел был; а теперь, среди соплеменников отца своего, не то чтобы сделался грустен или сумрачен, но словно бы призадумался... И Осман и Михал знали, отчего эта печаль, знали!..

Много занимало Османа греческое духовенство, ведь он с юности знавал греков-церковников. В храмах Осман разглядывал пристально иконы, не смущался входить в храмы неверных. Рассматривал Осман дорогие золотые оклады, в которых икона гляделась вся в золоте, видны были только головы матери пророка Исы и самого его в образе ребёнка... Осман беседовал с греческими церковниками. Однажды присутствовал при диспуте о крещении. Прения духовных лиц греков-христиан напомнили ему Конью, молодость... Один из спорящих священников доказывал:

- Никто не может быть обвинён в том, что три раза кряду поливает водой крещаемого младенца, равно как и в том, что поливает его водою однократно! Ибо троекратное погружение символизирует троичность Божества, а однократное - единство Божества в троичности!..

Другой возражал:

- Но поскольку еретики-эвномиане троекратно погружают при святом крещении младенцев, мы не должны так поступать!..

Осману показалось, что спорят они о пустом, но высказал он им хорошие слова об их уме и учёности. А наедине с Михалом сказал ему так:

- Истинные христиане - это одни лишь греки! Я видел, как служат их попы и как молятся прихожане. Полагаю, что все обряды христианской веры по всем моим владениям должны отправлять именно греческие священники[314]. И пусть не забывают наставлять людей в послушании властям!.. Греческим попам будет особое покровительство от меня и от всех моих потомков! А о болгарах я знаю: они - язычники, какими бывали прежде и тюрки. Прочие все - также язычники, должно быть; как полагаешь, брат Михал?

- Полагаю твоё суждение верным, - улыбнулся Михал. - Скоро мы будем проезжать мимо одного селения, где живут сербы. Язычники, язычники, конечно; да и в отличие от добродушных болгар люты сербы, злы... Впрочем, сам увидишь!..

- Увижу! - коротко согласился Осман. И подумал про себя, что будет трудно погасить ненависть, гуляющую вольно меж разными его подданными - греками, болгарами, сербами и прочими...

* * *

В сербском селении низкие глинобитные дома показались Осману куда более бедными, нежели жилища болгар. Мужчины одеты были в грубую одежду, бедную и неуклюжую; женщины повязывали головы простыми платами; девицы ходили гологлавые и босые. Самыми лучшими и богатыми украшениями здесь полагались медные бусы и грубо выделанные серьги...

Однако приняли Османа и его спутников дружелюбно, выставили угощение - баранину, квашеное молоко, хлеб, мёд. Осман одарил старейшин деньгами... И всё же люди показались Осману мрачными и опечаленными... Тогда он решительно спросил старейшин, в чём причина их горя, столь видимого... Старейшины отвечали, что ему лучше уехать поскорее из их селения. Осман спросил, отчего так. Отвечали, что заразная болезнь поразила уже несколько семей. Оттого все и мрачны... Осман тотчас приказал всем своим спутникам уехать из этого селения...

- А я останусь! - сказал султан Гази твёрдо. И такая твёрдость слышалась в голосе его, что сыновья не посмели возразить ему и поспешили исполнить его приказ.

Однако Михал остался. Тщетно Осман приказывал и ему уехать:

- Уезжай вместе со всеми, брат Михал! Я ведь нагоню вас после!..

- Никуда я не поеду без тебя, - отвечал спокойно и с достоинством Михал. - Кто знает, как судьба решит - то ли нагонишь поезд, то ли никогда уже и никакой поезд не нагонишь! Я с тобой во всём. Какая тебе судьба, такая и мне!..

- Полно! Полно! - Осман махнул рукой. - Лишних слов не говори. Оставайся со мной. Одна судьба, так уж одна судьба!..

На другой день Осман отправился вместе с Михалом верным и со всеми жителями селения на похороны умерших... Собираясь, застёгивая пояс на пряжку, Осман такое сказал Михалу:

- Я знаю, ты опасаешься, как бы не убили меня местные насельники. Мы ведь с тобой одни среди них. А видно, что это не греки и не болгары. Эти сербы - жёсткие люди, я ведь всё вижу!.. Только не боюсь! И ты за меня не бойся!.. Они у меня, у внуков моих и правнуков, обручнеют!..[315]

И всё же Михал не отходил от своего султана ни на шаг!..

Сначала погребали одного старика, он был при жизни своей среди старейшин селения. На ночь оставили его в церкви, а наутро вынесли на носилках и понесли на кладбище. Жена, дочери и внучки, одетые в самую красивую свою одежду, встали у гроба, куда мертвеца уложили с носилок. У гроба поставлены были хлеб, блюдо с жареной бараниной и большой кувшин вина. Младшая внучка сняла с головы чёрный плат, нарочно надетый, и положила в открытый гроб. Затем женщины стали подносить к лицу покойника кусочки мяса, хлеба; разлили вино из кувшина по медным чашкам и каждый из родичей умершего, прежде чем выпить, проливал несколько капель на лицо его... Окончив трапезу погребальную, женщины принялись рыдать с завываниями и причитаниями. Они громко спрашивали мертвеца:

- Зачем ты ушёл от нас? Разве мы заслужили такое пренебрежение от тебя? Чего недоставало тебе в жизни с нами? Разве мы плохо служили тебе? Зачем ты оставил нас одних в этой горькой жизни, переполненной несчастьями?!..

Затем хоронили ещё нескольких умерших; женщину с двумя маленькими сыновьями, и ещё другую - с двумя дочерьми и сыном. Они были положены в гробы в своих лучших одеждах, головы их были украшены цветами и ветками базилика... Осман пристально вглядывался в лица мёртвых. Он видел, что их тела не вздулись, а лица не черны... «Стало быть, болезнь не так страшна!» - подумал Осман. Но говорить это вслух не стал, чтобы не нарушать чужой ему погребальный обряд...

Женщины окружили открытые гробы, сидели на земле и стояли; плакали и пели жалобные песни; одна запевала, за ней подхватывала другая, за ней - третья... Осман расслышал, что сербское наречие походит на болгарские говоры; и потому он разбирал, понимал много слов... Женщины очень горевали, били себя ладонями в грудь, рвали волосы на голове, царапали себе щёки так глубоко, что капли крови падали на умерших. Женщины наклонялись и целовали лица и руки мертвецов... И при этих похоронах ели, пили и как бы кормили и поили покойников...