Книга Зимний скорый. Хроника советской эпохи - Захар Оскотский

Электричка пришла полупустая.

— Потому что рано едем, — пояснил Марик. — Через два часа будет битком. Воскресенье же.

— А ты все-таки не меняешься, — засмеялся Григорьев. — Любую мелочь должен проанализировать.

— После двадцати трех лет никто не меняется. Я, во всяком случае, в такие перемены не верю.

— Именно после двадцати трех? Не двадцати двух, не двадцати четырех?

— Да ну тебя! — засмеялся и Марик.

Они забросили рюкзаки на полку, задвинули сумки под сиденья, уселись у вагонного окошка друг против друга.

— Кстати, как твоя Нина поживает? — полюбопытствовал Марик.

— Ничего, спасибо. Опять замуж вышла и дочурку родила.

У Марика от изумления округлились и глаза, и рот:

— За кого?!

— За какого-то парня со своей кафедры. Говорят, моложе ее на несколько годиков. Ну и родила. Почти в тридцать девять лет. Так что, еще одна девочка у нас. Других подробностей не знаю и, честно говоря, не интересуюсь.

Марик покачал головой. Осторожно спросил:

— Всё же, как ты к этому относишься?

— А представляешь, когда узнал, даже нечто вроде уважения к ней почувствовал. Нашла выход! Пусть очевидный, бабий, зато радикальный.

Марик всё осмысливал известие:

— Как же с Алёнкой? Совсем не видишься?

— Совсем. И к лучшему, наверное. У девчонки и так голова кругом: третий муж у мамаши. А с Ниной встретимся еще. Она передала, что в ее квартирке пока могу жить, но чтобы надолго уже не рассчитывал. Так что — встретимся. Когда придет меня из избушки выгонять. Ладно, бог с ней совсем.

Летела, раскачиваясь, электричка. Проносились мимо начинающие желтеть перелески, потемневшие озера. Вспомнилась дурацкая песня, шлягер минувшего сезона: «Ско-оро осень! За о-окнами август!..» Осень 1984-го. Далеко же нас занесло.

Григорьев присмотрелся к Марику:

— А ты забавно лысеешь. Говорят, со лба, как у меня, от ума. С макушки — от любовных излишеств. А у тебя — загадка.

Действительно, волосы у Марика редели по-прежнему равномерно по всей голове. С расстояния в несколько шагов его черные, слегка поседевшие кучеряшки еще сливались в сплошную шевелюру, но вблизи сквозь них ясно просвечивала будущая цельная лысина. Удивительно белая в сравнении с темным лицом.

Марик достал расческу и тщательно причесался.

— Кстати, о любви, — сказал он. — Знаешь, почему тебя Марина так приглашает? Хочет со своей подругой познакомить. Пока ты совсем не развинтился от вольной жизни. В тридцать семь одному нельзя. Да это Лена, ты ее у нас на свадьбе видел.

— Не помню, — сказал Григорьев.

— У тебя ж такая память! Она вот запомнила — и тебя, и Нину. Тогда она и сама замужем была… Ну, неважно. Теперь давно разведенная. Не красавица, но симпатичная, ровесница Марины, тридцать три будет. А моложе нам с тобой уже и не надо.

— Ну, ты специалист.

— Нет, серьезно, она хорошая, домашняя такая. — Марик помялся. — Только с приданым, само собой. Одиннадцать лет мальчишке. Но мальчишка-то славный! Читает запоем, Лена даже беспокоится, что слишком тихий растет. Астрономию очень любит, как мы когда-то. Увидел у меня в шкафу Ивановского «Солнце и его семья», схватил, полистал — и аж затрясся, бедный. Он и не представлял, что такие книжки бывают, не переиздавали же с пятьдесят седьмого года. Взмолился: дядя Марк, дайте почитать! Подарил ему, конечно. Машке-то моей неинтересно, к сожалению. Помнишь эту книгу?

— У меня она тоже есть.

— Видишь! Вы с ним подружитесь. Так что, давай, приходи в гости.

— Не торопи, — сказал Григорьев. — Подождем свататься, какие наши годы. Скажи лучше, как ты к первому сентября — в боевой готовности?

— Ой, не спрашивай! — Марик помотал головой. — Как вспомню, так вздрогну! Опять в эту молотилку до будущего лета. Теперь, правда, опыт кое-какой есть, но всё равно: ведь непрерывно бороться надо только за то, чтоб их внимание удержать. Адское напряжение. Всё время кажется, нервы вот-вот сдадут… Когда уж совсем готов сорваться, думаю о том, что вот эти девчонки через пять-шесть лет станут матерями, будут со своими ребятишками мучиться. А кто-то из самых противных мальчишек, которых мне до дрожи хочется вышвырнуть из класса, пойдет через два-три года под пули в Афганистан. А главное, надо помнить, что они — дети. Со всем своим физическим переразвитием, со всей лоскутной эрудицией и апломбом, со всеми дурацкими рок-ансамблями, мотоциклами, золотыми сережками — всё равно, дети. Они взрослеют медленней, чем мы.

— Учебник-то не собираешься писать?

— Какой учебник! — отмахнулся Марик. — Смеешься. Ну конечно, свой курс понемногу складывается. Весной кто-то настучал Марьяше. Приходит: «Я слышала, что вы отклоняетесь от программы. У нас же не математическая школа, обыкновенная». — Отвечаю: «Марья Константиновна! Всё, что положено по программе обычной школы, они у меня усваивают за семьдесят пять процентов отведенного времени. И я имею резерв двадцать пять процентов, чтобы хоть как-то надстроить эту замшелую программу до требований конца двадцатого века». — Она говорит: «Не переусердствуйте. Не все же пойдут в вузы, тем более в технические». — «Ну и что? — говорю. — Теорию элементарных функций должен я им нормально прочитать? Мне законных десяти часов для этого мало. Тут и вузы ни при чем. В рабочие поступят — будут с этими функциями в любых приборах дело иметь. А нормальное понятие о вычислительной технике должен я им дать?..» Ну, посидела она у меня на нескольких уроках, потом подошла и говорит тихонько: «Работайте, как считаете нужным. Только об одном прошу: при инспекторах — не очень».

— Слушай, — сказал Григорьев, — ты только не сердись, я хочу понять. Стоят эти ребята того, чтоб из-за них так мучиться?

Марик нахмурился:

— Что ты имеешь в виду? Если благодарность, так благодарности что от собственных детей, что от учеников лучше не ждать, чтоб не расстраиваться. А вот ради чего всё… Ну, самое главное, наверное, и психологически самое естественное: все родители хотят сделать из своих детей, а учителя из своих учеников — то, что из них самих не вышло.

— Это задача сомнительная, — сказал Григорьев. — Мы готовились стать работниками такого времени, которое не наступило. Или надеешься, для них оно наступит?

— Нет. К сожалению, нет. Разве только надеюсь, что их время будет хоть немного зависеть от того, какими они станут. Хоть чуть больше зависеть, чем наше время зависело от нас… Да ты не беспокойся, я их не калечу. Наоборот, помогаю худо-бедно. С моей закалкой по математике им никаких репетиторов к экзаменам в институт не понадобится, вообще полегче будет после школы в работу вступить. А еще, может и самонадеянность, но я стараюсь не просто знания в них впихнуть, а научить их МЫСЛИТЬ. Хотя бы в том крохотном пространстве, где мне это разрешено и где я свободен: в элементарной математике. Не должно же это пропасть. Хоть у кого-нибудь из них — не пропадет… Вот только время, — вздохнул Марик. — Ох, как в учительской шкуре чувствуешь, что за жестокая штука время! Смотри, даже часы купил электронные, чтобы секунды видеть. Уроки планирую с точностью плюс-минус полминуты.