Книга Тина и Тереза - Лора Бекитт

Дворец наполнялся людьми, представителями мира искусства, среди которых было немало знаменитостей.

Конрад поднимался по покрытым коврами ступенькам в сияющий люстрами зал вместе с Мишель. Она была в своей стихии. Возбужденная, со сверкающими глазами и непринужденно-отточенными движениями, исполненная жизненной силы, актриса отвечала на многочисленные приветствия. Она была ослепительна в легком шафранового цвета одеянии и серебряных украшениях, звенящих в такт шагам.

Ее спутник невольно притягивал к себе взоры присутствующих, особенно дам, которые, все как одна, желали быть представленными ему, человеку с ирландской фамилией и необычной для глаз европейцев внешностью, говорящему по-французски.

— В твоей личности масса несочетающихся деталей, — заметила Мишель еще днем, — не в этом ли суть твоих противоречий?

Да, может быть, и так, но сейчас ему не хотелось думать об этом!

Конрад чувствовал, что этот вечер послан ему судьбой в награду за долгие годы ожиданий и сомнений, а еще больше за то, что он все-таки не отступил от того, во что верил, не предал свои желания и самого себя.

Он слышал слова, которые мечтал услышать всю жизнь, и чувствовал, как многое должен, а главное, может сделать, ибо, ощущая глубины своего внутреннего пространства, понимал, что их недра далеко не исчерпаны. Сейчас он был человеком, на мгновение забывшим свое прошлое, человеком, который смотрел только вперед.

Главное, все получать вовремя — и любовь, и богатство, и успех, и власть! Конрад был опьянен. Он сжимал мир в руках, он наслаждался им — за один такой миг не жалко отдать полжизни.

Он занимал высокий пост в компании отца, у него были деньги, он отыскал свою дочь, наконец его талант нашел заслуженное признание! А скоро, очень скоро он женится на любимой женщине!

Он пожалел, что рядом с ним чужие люди и нет ни одного близкого человека, способного искренне разделить его радость. Иногда это, оказывается, страшно необходимо. «Для чужих твой успех — ничто, он растворяется в равнодушии их взглядов, холодной вежливости приветствий, — говорил он себе. — Они увлечены собой. Только один человек с подлинной радостью смотрел бы на тебя!» Нужно было настоять, чтобы Тина поехала с ним. Он не сделал этого, чтобы лишний раз не ранить Мелиссу. И ошибся.

Правда, есть еще его мать, Одри Бенсон, с печальной улыбкой глядящая из неведомого. И Мишель, живая, настоящая, полная сияющего восторга.

Постепенно Конрад присмотрелся к обстановке. В зале присутствовало немало важных людей, были и дебютанты, такие, как он, и награды зачастую раздавались согласно рангам, а не таланту. Конрада поразил дух самовосхваления, царивший среди знаменитостей. Он поделился своими наблюдениями с Мишель.

— Разве ты не подвержен подобному недугу? — с беспечным смехом произнесла она. — Это самая заразная болезнь из всех, что существуют в этом мире, я имею в виду мир искусства.

— Я давно переболел ею и, к счастью, по большей части внутри самого себя, — сказал Конрад, — она мне уже не грозит.

— Счастливчик! — улыбнулась Мишель. — А может, напротив, несчастный! Для чего же нам еще жить? Разве нельзя позволить себе маленькую слабость?

— Не понимаю, как такие слабости могут уживаться с большим талантом! Кажется, у этих людей должно быть больше ума, чем у простых смертных, — ума, который позволил бы им понять нелепость самовосхваления. Мне неприятно видеть, как люди превозносят свои достоинства, не давая никому ни малейших шансов усомниться в своей безмерной талантливости, а при этом еще стараются всячески принизить заслуги других.

— Таковы правила игры, — спокойно ответила Мишель. — Разве в мире бизнеса все иначе?

— Но сейчас речь идет об искусстве!

— Здесь еще больше жестокости. Борьба, конкуренция, зависть. Попирание слабых, уничтожение наивных… Послушай, Конрад, тебе нужно жить среди зеленых просторов своей Австралии, не думать о всемирной славе и творить для самого себя, — она говорила без иронии и презрения, с искренним сочувствием и даже частичкой какой-то доброй зависти. — Так ты не растеряешь талант и силу в схватке с реальностью.

— Ты считаешь меня слабым?

— Нет, просто ты должен выбрать то, что для тебя всего важней. Писать хорошую музыку или штурмовать вершину успеха.

— Разве эти вещи несовместимы?

— Бывает и так, но это путь избранных Богом в мир страшных иллюзий, в пламени которых нетрудно сгореть! — И, видя его задумчивость, сказала: — Послушай, не надо грустить! Официальная часть приема закончилась, и у нас есть немало времени. Я знаю место, откуда виден весь Париж. Там чувствуешь себя так, точно ты на вершине мира. Идем?

Они вышли из зала и поднялись по боковой лестнице на закрытый высокий балкон. Мишель захлопнула дверь и, не выпуская руки Конрада, подошла к перилам.

Париж распростерся внизу, огромный, черный, переливающийся огнями, словно присыпанный звездной пылью. Темнота завораживала, хотелось окунуться в нее, слиться с нею, плыть в невидимых волнах…

Конрад задыхался от волнения. Настоящее, красочное, неодолимое, нахлынуло на него огромной волной, и он купался в нем, наслаждаясь силой неизведанных ощущений. Париж перед ним, элегантный и прекрасный, Париж принадлежит ему!

Он наконец-то добился успеха, и где — в городе, который никому не покоряется, никому не верит на слово, — в городе, который невозможно удивить!

Город не спал. Окутанный еле видной дымкой, он изнывал от наслаждения и упоения собственным величием. Кто знает, может, и счастлив тот, кто чувствует себя повелителем жизни и ее творцом! Он обольщается, пусть так, но обман того стоит! Хотя не слишком ли больно падать с таких высот?

А Мишель между тем перестала смотреть на Париж и повернулась к Конраду. Ее обнаженные плечи мерцали в лунном свете, черные локоны развевались на ветру, а пальцы, лежавшие на руке спутника, были легки и прохладны.

Внезапно Мишель прильнула к нему, и Конрад почувствовал жар ее тела.

Она села на перила. Конрад удивился.

— Ты не боишься упасть?

Ее темные глаза смеялись.

— Мой секрет в том и заключается, что я никогда этого не боюсь!

Конрад вспомнил порхание ее пальцев по клавишам рояля, ее волшебный голос, их бесконечные беседы об искусстве. Что ж, она умная порядочная женщина и должна его понять.

Он слегка остранился, но Мишель его не отпускала.

Это была не Элеонора, любительница денег и пошлых удовольствий, которая всегда могла отказать и себе, и другому, ибо, несмотря на всю свою страстность, сердцем оставалась холодна; это была Мишель, которая всегда слушала голос своих желаний, самых безрассудных, самых бескорыстных. Она и Конрада считала таким, потому не видела преград.

— Париж все простит, — сказала она, обнимая его, — сейчас мне нужен только ты. И если ты скажешь «нет», я действительно упаду.