Книга Летняя книга - Туве Марика Янссон

Энхольм Йельм!

То, что Вы написали в «Аргусе» о «Записках с острова», очень важно для нас с Туулике. Это самый вдохновляющий отклик, который могла получить наша книга и работа над ней: не только благосклонная оценка критика, но и то, что Вы абсолютно точно поняли наш замысел и намерения.

Вы совершенно правы относительно графики Туути, и, поверьте, она очень обрадовалась.

Идут дожди, как обычно, но сегодня вроде бы день зимнего солнцестояния, значит теперь день начнет прибывать.

С наилучшими пожеланиями,

Туве и Туути

P. S. Туути говорит, что еще только через месяц, но как бы там ни было…

1

Я обожаю камни: утес, уходящий в воду, и непреступную скалу, и гладкую гальку у себя в кармане. Люблю их выворачивать из земли и скидывать те, что побольше, с каменистого берега прямо в море! Пока они с грохотом катятся вниз, ноздри щекочет терпкий запах серы.

Обожаю искать строительный камень или просто красивые камни для мозаик, стен, террас, опорных колонн, коптилен, разных странных и бесполезных конструкций, сооружаемых только ради самого строительного процесса, а еще люблю возводить причалы, которые следующей же осенью смывает море, и снова строить, но уже с бо́льшим умом, не важно, что море опять все смоет без следа.

Я дочь скульптора, а отец Туути был плотником, поэтому она так любит работать с деревом, будь то тяжелые красивые доски или легкая, точно перышко, бальза[161]. В лесу мы искали можжевельник. На самой кромке берега нам попадались куски твердой древесины, мы даже не знали, что за деревья это были раньше. Из них Туути мастерила небольшие вещички. Это отнимало кучу времени и требовало огромного терпения – у нее вышла, наверное, самая маленькая ложечка для соли в мире.

По словам Туути, когда строишь по-крупному, все совсем иначе, тут нужны особая решительность и полное доверие к собственной способности делать расчеты и замеры – так, чтобы все сошлось до сантиметра. Нет, до миллиметра!

Иногда строят для того, чтобы твое творение простояло века, иногда – для того, чтобы получилось красиво, а бывает – и для того, и для другого.

Кстати, свои гравюры Туути вырезает в основном на твердом грушевом дереве или на буке, а для резьбы, как правило, использует березу.

Она частенько обсуждала разные материалы с Альбертом Густафссоном в его лодочном сарае на Пеллинки, там они говорили и о яхтах. Для забавы он давал ей небольшие кусочки тика и красного дерева. Туути привозила все это домой, и ей в голову приходили новые идеи.

Именно Альберт в 1962 году построил нам лодку из красного дерева, четырехметровую, с клинкерной обшивкой. Красивейшая лодка из всех, плававших вдоль этого побережья. Статная и грациозная, она буквально танцевала на волнах. Нарекли мы ее «Викторией», поскольку и моего отца, и отца Туути звали Виктор.

Проходило одно лето за другим, и «Виктория» постепенно перешла в единоличное владение Туути, поскольку та души в ней не чаяла и ухаживала за этой лодкой с исключительной заботой.

В шведском языке есть немало слов для обозначения островов и шхер, больших и маленьких, скалистых и песчаных.

На подробной карте архипелага Пеллинки отчетливо видна дуга из необитаемых шхер к западу от Глосхольма; возможно, это вершина подводной гряды необычной формы. Самая крупная и красивая жемчужина этого ожерелья, конечно, островок Куммельшер. На нем нет ничего, кроме небольшого мигающего маячка. Когда-то я планировала построить там настоящий большой маяк, который был бы виден во всей восточной части Финского залива, – когда-то, когда стану богатой и знаменитой.

Позже эта мечта о недостижимом трансформировалась и превратилась в игру в достижимое, а затем – в раздраженное и упрямое нежелание сдаваться, пока наконец Общество рыболовов коротко и ясно не дало мне понять, что моя затея неприемлема, поскольку это помешает лососям, и на этом все закончилось.

Тем не менее примерно в двух с половиной морских милях от Куммельшера, ближе к побережью, были небольшие островки, до которых никому не было дела, один из них – Бредшер, и там можно было снять кое-какое жилье.

Удивительно, как порой серьезное и долговременное разочарование может быть мгновенно забыто в угоду новой влюбленности. Так и случилось – все мы, заехавшие на новое место, довольно быстро пришли к выводу, что нашли собственный рай. Мы занимались благоустройством и разрушением с одинаковым энтузиазмом. Пусть и в миниатюре, но там у нас было все: и лесок с тропинками и мхом, и кусочек песчаного берега, где можно было без опасений оставлять лодку, у нас даже было свое болотце, кое-где поросшее пушицей, мы очень гордились нашим островом!

И нуждались в восхищении, хотели, чтобы другие это увидели, мы завлекали туда людей, и народ приезжал, а потом возвращался снова, лето за летом, их было все больше и больше. Иногда они привозили друга, иногда – боль из-за потери друга, говорили и говорили о своей тоске по простоте, по чему-то примитивному, в первую очередь – о своей тоске по одиночеству.

Временами наш островок просто кишел людьми. Поэтому мы с Туути начали подумывать о том, чтобы перебраться еще дальше в море.

Поначалу мы завели речь о переселении вглубь нашего Куммельшера, но нам сказали, что так мы побеспокоим треску.

Следующий островок за Куммельшером – Мюсблётан, а за ним, совсем на отшибе, шхеры Чэрингскреван и Бисабалль, на которые, похоже, ступала только нога рыбака и охотника, ну и последний в этом ряду Кловхарун – остров, когда-то расколовшийся на две половинки. Там-то мы и захотели поселиться.

Площадь этого клочка суши – примерно шесть-семь тысяч квадратных метров, и он похож на атолл: в центре лагуна, а по краям скалы; когда вода в заливе стояла низко, эта бухточка-лагуна в середине острова превращалась в озерцо.

Поговаривали, раньше она служила тюленям чем-то вроде детской площадки, но потом до тюленей дошло, что соседство с людьми – последнее дело, и они перебрались дальше в море.

На подробной карте архипелага указано, что эти небольшие, словно отброшенные подальше островки находятся в собственности государства, но это не так.

Согласно ряду исторических источников времен Великого межевания[162], где-то в XVIII веке состоялось собрание крестьянской общины, после которого остались противоречивые документы. Вероятно, все кажется таким неясным, поскольку на этом собрании из-за распутицы отсутствовал секретарь. Так или иначе, второпях эти шхеры приписали к сельской общине Пеллинки; так решили какие-то жители, имена которых нигде не указаны.