Книга Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков

— Хых, уж точно увидели бы побольше, чем здесь, — сказал Вася.

— Да? Не думаю.

— Но вам же здесь скучно, — сурово заметил Вася.

— Птицы не дают скучать, — откликнулся Митрий Алексеевич. — И «Радио Хлебникова», река… И даже ненайденный «Сундук птиц с Серебряной горошиной».

— Но в любой момент тут все может измениться, — не отступал Вася. — Приедет какой-нибудь чиновник или олигарх — да и просто купит это имение и заведет свои порядки. Здесь в любой глуши никто не застрахован от произвола, зараза. А вот тот садовник, я уверен, застрахован больше… Хотя и там паук чиновник плетет свои интрижки. И олигарх ему в помощь. Да еще журналюги, художники, вся джаз-банда работает над имиджем нового рабства. Маркузе уже давно вскрыл точным ударом скальпеля суть этого рабства. — Вася почесал ухо. — Но никто как будто и не слышал.

Митрий Алексеевич взглянул на него и меланхолично спросил, в чем же эта суть.

Вася ответил:

— В том, что дело уже не в покорности и тяготе труда, а в статусе бытия. И статус этот — простого инстрлумента, вещи. Человек — вещь и инстрлумент. Как отверлтка или пассатижи, лампочка и батарейка. То есть — одномерный человек. Так и называется его главная книга.

Митрий Алексеевич поправил фитиль в лампе, подкрутив колесико. Налил в стакан остывшего чая, попил. Достал кисет, трубку и начал неторопливо набивать ее длинным табаком.

— А я слышал, что плоский и одномерный человек — это матерьялист и атеист, — проговорил он. — Ты говорил о скуке? Наверное, по-настоящему скучна жизнь как раз такого человека. У верующего человека всегда есть иное измерение, он не распят природой.

— Хых, распинают-то все верующие. И Христа они же приколотили.

Валя перекрестилась, зашептала что-то.

— И все не угомонятся. Нас с Вальчонком тоже распяли бы.

— Вас? За что?

— Ну ладно, меня одного точно распнут…

— Да за что?

— За анархию.

Митрий Алексеевич рассмеялся.

— Да ладно наговаривать на себя. Анархистов сейчас вроде не трогают. И монархистов. Да и всех.

— Вы, Митрий Алексеевич, живете здесь, как на необитаемом острове, — сказал Вася. — Вам, может, и хорошо. А мне, нам надо уходить дальше.

— Да кто за вами гонится?

Вася молчал, лыбился, зыркал по сторонам.

— Он говорит, Обла! — воскликнула Валя.

— Ах да, — вспомнил Митрий Алексеевич. — И это удивительно, — сказал он и встал, направился к двери.

Валя снова попросилась с ним, но он мягко отказал. А покурив, вернулся и, усаживаясь, сказал:

— Да вот поистине удивительно, что вашему гонителю дано такое имя.

— Обло-Лаяй, — подтвердил Вася.

— Его же возродил как раз Радищев, — проговорил Митрий Алексеевич. — Он поставил эпиграфом к своему «Путешествию» строку из поэмы Тредиаковского… Олег Трупов говорил, что Тредиаковский неоцененный гений, создатель русской поэзии. А кто его помнит, знает?.. Прошлое, конечно же, бесконечно.

Валя уже засыпала. Начинал клевать носом и Вася… Вскоре все в башне спали — люди, кролик, птицы. А по соседству козы и пес Конкорд. И лишь река неслышно несла свои воды…

На следующий день установилась солнечная и теплая погода. Митрий Алексеевич говорил, что как только подсохнет чуть дорога, он поедет в поселок узнавать насчет света. Его мобильный уже разрядился и никуда позвонить он не мог. На Васю хорошая погода подействовала возбуждающе. Он ходил к реке, синевшей вольной водой, смотрел на чаек, дергал себя за вихор, доставал банку с деньгами и считал их. Он просил Валю узнать осторожненько так, издалека, не продаст ли дядя свою лодочку, без мотора, с веслами. Но та отнекивалась. Ей никуда не хотелось отсюда уходить. Она бродила всюду, собирала первые цветы — желтую мать-и-мачеху — и относила букетики к церкви. Просила Митрия Алексеевича не запирать днем храм.

Усадьбу продували теплые свежие солнечные ветра, дубы покачивали ветвями. В аллее гомонили птицы. В вышине все проплывали караваны гусей.

Вася попросил разрешения поплавать на лодке, и Митрий Алексеевич, конечно, позволил, да еще вручил ему удочку. Но рыбачить Вася не собирался. Он не забыл об Эдике и Борисе. Те в любой момент могли появиться на реке. Он просто хотел проверить надежность лодки еще раз.

Лодка не стравливала воздух, легко шла по мелким волнам… Вася едва преодолел искус уплыть вниз, да и все.

Возвращался он, неся лодку на плече. Положил ее в конюшню, вышел. Заглянул в башню. В ней никого, кроме птиц и кролика, не было. Он пошел по усадьбе, завернул в церковь. Там лежали желтые букетики, производя странное впечатление хрупкой жизни на руинах.

Где же Валя? И Птицелов?

Озираясь, Вася вернулся и, проходя мимо музыкального домика, — был в имении Кургузова и такой, — в окно увидел их, обнявшихся, четко вырисовывавшихся на фоне голой обшарпанной стены. Вася тут же нагнулся в поисках камня… Но под ногами чернела только грязь, земля в дубравах всегда жирная. Только старый желудь ему и попался. И Вася взял его и запустил в окно. Звякнуло стекло… А Вася шагал дальше…

Вскоре из домика вышла зардевшаяся Валя. Вася уходил, ничего ей не говоря. Через некоторое время появился и Митрий Алексеевич.

— Фасечка, — позвала Валя. — Ну где жа рыба?

— Рыба… дерьмо, зараза… — зло бормотал Вася, — хых!

— Ай не клюет?

— Зато у тебя клев отменный.

— Какой, Фасечка? Чиво?

— Такой.

— А мы с дядечкой музыкальный глядели…

— Какие культурные! — воскликнул Вася. — Ну и что, слыхали серебряную горошину?..

Валя хлопала глазами.

— Вижу, слыхали!.. Ничего, будет вам музыка, когда Обла нагрянет. Да Эдик снова пожалует. Я не дурак дожидаться. Я уйду. А ты сиди здесь, слушай сказочки про мороку Парижа, ага, хых. Хы-хы-хы. Морока. Ну да. А здесь рай. И эти хлебниковцы были и еще приедут. Они-то точно наведут Облу. Запишут и донесут.

— А знаешь, Фасечка, — сказала Валя, — знаешь, чиво?.. Тогда мы сидели, молоко-то пили, а тот дядя Горец делал знаки, мигал дедушке, и он тебя расписывал на своей штучке, у ней тоже мигало красненьким…

Вася уставился на нее.

— Да?!.. Вот дерьмо-то! Что же ты сразу не ударила его по голове кочергой или поленом?!

— Фася! Он жа старенький… И так дивно-то птичкой заливается. То одной, то другой…

— Птичка! Зараза! Тук-тук — дело таких пташек, известное дело. Тук-тук, товарищ майор!.. — восклицал в сердцах Вася, спускаясь к реке. — Хых!.. Хых!.. Все пропало. Они донесут. Мне и чудилось в них что-то такое… не то. Птички, Хлебников… Подстава. Засада.