Книга Ты следующий - Любомир Левчев

И я пошел туда, откуда не приходил и куда мне не стоило идти: в Министерство культуры, где стал первым заместителем Людмилы Живковой. Ее команда казалась блестящей. Но, по существу, это был оркестр из солистов. При этом, как в анекдоте, одни мечтали поиграть на скрипке Страдивари, а другие — дотронуться до пистолета Дзержинского. Пока дирижерская палочка двигалась прямо у них перед носом, гармония была трогательной. Но как только Людмила поворачивалась спиной, каждый начинал играть что ему вздумается. Я чувствовал себя ужасно одиноким в этой претенциозной группе.

Стояла осень 1979 года, когда однажды вечером Людмила Живкова вызвала меня к себе в кабинет, чтобы поговорить. Она попросила убрать ручку и блокнот, потому что разговор пойдет о деле исключительно важном.

— Почему ты так сильно хвалишь моего отца? — начала она свое неожиданное нападение. — Зачем ты его постоянно цитируешь? Ты ведь ему ничем не обязан, чтобы так поступать!

Хотя я был сильно шокирован, я все же заметил:

— Нет, обязан! Он спас мне жизнь, когда вытащил из села Бяла Карловской области, где я мог бы прозябать до сих пор.

— А кто тебя туда заслал?! — Ее голос был острым и холодным, как инструмент стоматолога.

— Извини! — сказал я, смутившись. — Я что-то не могу понять смысл нашего разговора. В нем есть что-то абсурдное. Выходит, что я защищаю твоего отца, а ты меня в этом упрекаешь. Впрочем, я себя неважно чувствую и, может, поэтому чего-то не понимаю.

Людмила засмеялась:

— Во всех религиях повторяется одна и та же формула: «Если хочешь быть свободным, не связывай себя ничем, кроме Бога». И я говорю тебе: не слишком прочно связывай себя моим отцом, потому что он не бог. Придет время, когда мы будем работать без него, а может, наступит момент, когда нам придется действовать и против него…

Эти слова показались мне невероятными, поскольку я знал, с какой любовью и восхищением относились друг к другу отец и дочь.

Мой взгляд инстинктивно уперся в люстру, о которой однажды Павел Писарев в шутку сказал мне: «Вон там у тебя вмонтированы микрофончики».

— Послушай, Мила, я и правда неважно себя чувствую и прошу тебя, давай отложим этот разговор на потом.

— Потом будет поздно, так что подумай над тем, что я тебе сказала.

Мои размышления отсылали меня к тайным советникам, к закулисным нашептываниям и к таинственным доброжелателям, которые безошибочно нащупывали мои слабые места, советуя мне перестать то писать, то говорить.

Я выждал месяц и тогда уже по собственной инициативе пригласил Людмилу на «важный разговор». Беседа началась с того, что я сообщил: я очень устал и очень медленно восстанавливаюсь после микроинфаркта («награда» со времен организации детской ассамблеи). После чего сообщил, что чувствую себя бесполезным в ее команде:

— Ты человек идеи. Я тоже. Замещать тебя означало бы тебя вытеснять. Тебе нужен гениальный исполнитель, потому что многие твои воззрения так и остаются миражами. Тебя обманывают, говорят, будто они существуют наяву, в действительности, но это просто мечты. Я не тот исполнитель, который тебе нужен. Я не могу быть тебе полезен и прошу тебя меня освободить.

Я никогда не слышал, чтобы Людмила кричала. То состояние, в которое она впала, походило на истерику.

— Что, и ты меня предаешь?! Почему вы все меня оставляете? Неужели ты правда думаешь, что мы проиграли сражение? А можешь ли ты быть мне полезным, решаю я! Ты же знаешь, я возложила на тебя то, что никто другой сделать не сможет… Ты моя левая рука.

— Левая?! — воскликнул я, потому что тоже перевозбудился. — Если бы ты сказала, что я твоя правая рука, я бы остался.

Ее гнев сменился молчанием. Придя наконец в себя, Людмила сказала:

— Хорошо. Ты же знаешь: я никого не держу и не заставляю работать насильно. Возьми отпуск и отдыхай, пока мы не примем какое-нибудь решение по поводу твоей отставки.

Я поблагодарил ее самым искренним образом, заверив, что это не бегство, что я никогда ее не брошу… и так далее. Но и она и я понимали, что наступает конец. Конец мечтам и иллюзии, которая нас объединила. Иллюзии, что, помимо Пражской, возможна и Софийская весна. Иллюзии, которую я не могу поименовать… По дороге домой меня переполняло великое чувство свободы. Я спустился по вертикальной ледяной стене, которую обходили стороной все «альпинисты». Дора похвалила меня за смелость.

Честно говоря, я немного скучал по той вершине, с которой при ясной погоде можно было увидеть будущее. Но стоило вспомнить о тумане, называемом администрацией, чтобы почувствовать себя счастливым и спасенным. Трех лет вполне хватило, чтобы я понял, что работа в сфере государственного управления мне противопоказана. Игра в прятки за грудами документов, постановлений и законов давала огромное преимущество тем людям, которые олицетворяли собой мою антипатию.

Целый месяц я сидел дома и уже было решил, что обо мне позабыли. Но неожиданно мне позвонили из всемогущей канцелярии ЦК. Когда я там появился, мне дали прочитать решение секретариата со словами: «Если ты согласен, подпишись».

Этим решением создавался новый, пока еще безымянный (потом я назову его «Факел») журнал о советской литературе. Его отнесли к самой низкой для того времени категории и выделили на удивление маленький штат сотрудников. На должность главного редактора предлагалась кандидатура Любомира Левчева.

Я поставил свою подпись. И, не выходя из здания ЦК, сразу же записался на встречу с Тодором Живковым. Мне хотелось понять, что именно со мной происходит.

— Что происходит? — улыбнулась Дора. — Тебя ощутимо понизили, зато оставили больше времени на себя и семью.

Когда я вошел в кабинет Живкова, он сам задал мне мой же «задушевный» вопрос:

— Что с тобой происходит, Левчев?

Я сказал, что подписал решение секретариата, что благодарю за оказанное доверие и что пришел получить инструкции по изданию журнала.

Он смотрел на меня как бы сквозь улыбку, которая казалась мне презрительной:

— Левчев, а точно ли есть необходимость в таком журнале?

Я мог ожидать чего угодно, но только не такого поворота событий. В подобных случаях я часто теряю контроль над собой.

— Как это — нужен или нет?! Не я же выдумал этот журнал и предложил себя в главные редакторы! Я только подписал решение, которое было принято вами в секретариате.

— Левчев, все журналы, которые вы издаете, напичканы советской литературой. Зачем вам еще один? Во Франции или в Польше, может, и нужен такой журнал. Но в Болгарии?! Мне кажется, в нем нет никакой нужды. Еще есть вопросы?

— Нет, — сказал я и вышел.

— А вот это уже никуда не годится, — констатировала Дора. — Назначить тебя главным редактором журнала, который не должен выходить, — это не самая лучшая из пропастей, куда ты мог сорваться. Ничего не предпринимай. Просто жди.