Книга Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Я соврала, – вполголоса призналась Изора. – Прости меня.

– Что значит соврала?

– Ну попытайся понять, мне неудобно говорить! Это было не «до», а наоборот, сразу «после»! А значит, ты можешь ненадолго задержаться и забыть о работе.

Радуюсь такому сюрпризу, Жюстен не захотел прислушаться к внутреннему голосу, который настойчиво нашептывал: «Она не захотела тебя, потому что Тома только что ушел, потому что принес ей цветы…» Он снял туфли, пиджак, галстук и откинул одеяло. Изора засмеялась тихим, чувственным и возбуждающим смехом, потом привстала и стянула с себя ночную рубашку.

– Иди ко мне, – прошептала она, открываясь в своей наготе.

– Я иду, сокровище, и буду с тобой каждый раз, когда захочешь.

Феморо, Отель-де-Мин, понедельник 13 декабря 1920 г., полдень

Жюстен Девер решил еще раз внимательно перечитать показания Шарля Мартино, который накануне во всем признался. Документ, отпечатанный на машинке Сарденом, в тот же вечер должен был оказаться на столе у прокурора в Ла-Рош-сюр-Йоне. В ближайшее время инспектор рассчитывал добавить сведения, полученные от Марселя Обиньяка, который до сих пор был слишком слаб, чтобы его допрашивать.

Инспектор намеревался выехать из шахтерского поселка после обеда. Дорожную сумку он уже собрал. Однако помимо чувства выполненного долга он испытывал странную грусть, которая была ему в новинку. «Наверное, я никогда по-настоящему не влюблялся, – думал он. – Мысль, что не увижу Изору ни завтра, ни следующие несколько дней, уже делает меня несчастным!»

Девер прекрасно понимал, что вскоре ему предстоит с головой погрузиться в новое расследование, вдали от Феморо с его жилыми кварталами и маленьким флигелем, где живет избранница его сердца – любимая бабочка, как он называл ее про себя. «Она пообещала, что поедет со мной в Париж, к моей добрейшей матери, праздновать Новый год. Изора в Париже! Долгая поездка на поезде, мы вдвоем… Жизнь прекрасна, и жаловаться мне не на что».

Кое-как успокоившись, Жюстен взял бумаги с показаниями Тап-Дюра и пробежался по ним глазами. Что ж, сколько бы углекоп ни играл в молчанку, толку вышло мало.

– Лысая голова, а мозги в ней – куриные, – пробормотал он, снова складывая листы в папку.

Все началось, когда Альфред Букар на рыбалке рассказал Тап-Дюру о своей связи с Вивиан Обиньяк. До этого Букару удавалось держать все в секрете, но когда любовница забеременела, захотелось поделиться радостью с тем, кого он считал лучшим другом. Они обсудили, что в такой сложной ситуации можно предпринять, и в конце концов Букар остановился на разводе – другого выхода он не видел.

– Меня это не пугает, – заявил он. – Мы с Вивиан любим друг друга и готовы потерять все, что имеем. Первое, что надо сделать, – сбежать из Феморо.

Тап-Дюр решил, что план – глупый, но ничего не сказал другу, решив, что просто обязан уведомить о затее парочки директора компании. На допросе бригадир долго отпирался, но в итоге признал, что гнусный поступок был продиктован корыстью. Он сразу смекнул, что за ценные сведения можно потребовать кругленькую сумму и повышение по службе.

Марсель Обиньяк выслушал его не моргнув глазом. «Я давно подозревал!» – закричал он (если, конечно, верить показаниям Мартино).

Скоро директор согласился выполнить требования углекопа, но при условии, что они станут сообщниками. Обиньяку нужна была помощь: он хотел избавиться от Букара, стереть его с лица земли. Они с Тап-Дюром встретились и вместе выбрали человека, на которого можно повесить убийство. Еще до описываемых событий бригадир Букар счел нужным сообщить своему патрону и то, что у Станисласа Амброжи есть пистолет, и то, зачем он ему понадобился. Обиньяку этого показалось достаточно: поляк отлично подходил на роль козла отпущения.

Воспользовавшись выходным, предоставленным ему высокопоставленным сообщником, Тап-Дюр проник в дом Амброжи днем, зная наверняка, что Станислас с дочкой и сыном на смене, равно как и их ближайшие соседи – мужчины, у которых еще не было семьи. Никто не видел, как он входил в дом и искал пистолет, место хранения для которого Станислас выбрал довольно-таки банальное.

Получив предупреждение о возможном взрыве рудничного газа от Букара и еще одного бригадира, Обиньяк решил действовать. Натянув робу углекопа и испачкав лицо сажей и грязью, он приблизился к бригаде, работавшей под присмотром любовника жены. Великолепный стрелок, он попал точно в цель, а после выстрела моментально упал на землю и на четвереньках добрался до ствола шахты, пока рушилась галерея. Удалившись на некоторое расстояние, он встал и в атмосфере всеобщей паники добрался до подъемника. Оказавшись в «зале висельников», он уединился в кабинке туалета, располагавшегося тут же, и снял робу, под которой у него были рубашка, полосатый жилет и галстук. Пистолет марки Люгер прекрасно уместился в кармане брюк.

Оставалось только сунуть грязную робу в сумку, которую Тап-Дюр заранее оставил в своем шкафчике. Уже через несколько минут директор компании метался по площади среди привлеченной взрывом толпы. Женщины, дети и старики слышали, как он кричит:

– Взрыв газа! Я спускаюсь в шахту! Сообщите пожарным в Фонтенэ, быстро!

Однако еще до приезда инспектора Девера Вивиан Обиньяк расстроила хорошо продуманный план супруга. Смерть Альфреда Букара стала для нее тяжелым ударом. Узнав, что он убит выстрелом в спину, она стала искать в доме орудие убийства – и нашла пистолет.

– Патрону было плевать, что он тоже может умереть вместе с Букаром, – сказал Тап-Дюр. – Я предупреждал, что рискованно стрелять в забое – взрыва может и не произойти. В шахте все непредсказуемо – заранее никто сказать не может. Когда я услышал грохот, то перекрестился, не зная, увижу ли еще мсье Обиньяка живым. Он спасся. Потом мы оба думали, что полиция ничего не заподозрит, тем более что трупы останутся под завалом, но получилось по-другому. Тогда, как и было условлено, вину свалили на Амброжи. И тут у патрона пропал пистолет. Проклятье, он места себе не находил! Бесился, да что толку?

Жюстен раскурил сигариллу, задумчиво глядя перед собой.

Разумеется, Обиньяк испытал чувство облегчения, узнав об аресте Амброжи, хотя мотивы инспектора на тот момент были ему непонятны. Получив разъяснения – в тот вечер, когда Вивиан спряталась от него во флигеле Изоры, – он подумал, что спасен. Так бы и случилось, если бы не глупая выходка Тап-Дюра, который решил окончательно «утопить» поляка и приплел к истории вдову, за которой ухаживал Амброжи. Тап-Дюр позвонил сообщнику, чтобы похвастаться своей предприимчивостью, но в ответ Обиньяк осыпал его язвительными упреками и оскорблениями. «Получается, если бы не оплошность Изоры, которая под действием алкоголя сболтнула о пистолете, до правды я бы не докопался. Местные не спешат делиться подозрениями, даже если таковые имеются, и не хотят помогать полиции. Перешептываться межу собой – сколько угодно, но стоит полицейскому сунуть свой нос, и тишина! Прямо закон молчания[56] какой-то!» – досадовал Жюстен.