Книга Большая книга перемен - Алексей Слаповский

Даше было сначала смешно, потом скучно. Она ловила себя на желании взять фотоаппарат, отойти в сторонку и снимать – как привыкла. Кстати, без ее ведома пригласили фотографов – сразу несколько. Почувствовав себя впервые объектом на свадьбе, Даша поняла, что это довольно противно. Хотелось подойти и глянуть, что у них там получается. Все-таки она, хоть и относилась к брачующимся иронически, старалась снять так, чтобы они выглядели по-человечески. А эти мастера фокуса и вспышки, видела она их в деле, видела их работы, будто нарочно оглупляют своих персонажей, придавая им единообразный вид. Надо потом посмотреть, что они нащелкали, и выбрать.

Нет, никогда больше не буду устраивать свадеб, неожиданно подумала Даша.

И еще одна мысль возникла: встать сейчас, будто бы в туалет, отойти, позвонить Володе и сказать:

– Приезжай, забери меня отсюда.

Но она не сделала этого. Хотя все же приоткрыла белую свадебную сумочку, лежавшую на столе, – и не увидела телефона. Пошарила в сумочке.

– Хочешь кому-нибудь позвонить? – спросил Павел.

– Да нет, просто… Куда-то телефон делся.

– Я оставил его у себя в кабинете. И свой тоже.

– Ты в мою сумочку залез?

– Нет, он рядом лежал.

– Это что, уже семейная жизнь?

Павел огорчился:

– Если бы я знал, что ты так расстроишься…

– Будь добр, принеси телефон.

– Кому ты хочешь позвонить? Маме?

– Я хочу его съесть с маслом, это неважно! Принеси телефон!

– Девочка моя, на тебя люди смотрят, успокойся.

– Принеси телефон!

– Если он тебе нужен, иди и возьми сама. На столе в кабинете.

– Я не хочу входить в чужой кабинет.

– Это теперь не чужой кабинет.

Тут закричали «Горько!», препираться было неудобно, Даша и Павел встали и исполнили ритуал.

А потом Тимур Саламович со своей саблей.

Растроганный Павел, поцеловав тестя и саблю, выждал небольшую паузу и вышел.

Через минуту принес телефон, положил перед нею.

– Спасибо, – сказала Даша. – Извини.

– Оба мы хороши.

– Да уж.

В это время с бокалом поднялся тот, кого Сокольков счел унылым мужем, то есть Немчинов. Его сосед, сбежавший, по предположению Соколькова, от жены и троих детей (то есть Сторожев), дергал его за рукав пиджака, но унылый муж не обращал внимания.

(Кстати, и Петр, и Максим слишком поздно обратили внимание на присутствие Немчинова, хотя некоторых, пусть и явившихся с приглашениями, отфильтровали при входе по разным причинам, но за всеми не уследишь, вот и дали промашку, увидели Немчинова, когда он был уже за столом, а из-за стола выдергивать неудобно.)

Немчинов встал и, начав речь, не спеша пошел вдоль стола в сторону жениха и невесты. Он был пьян, это было слышно по голосу, но не шатался, и глаза тоже казались трезвыми, только с легкой заволокой нарастающей сумасшедшинки.

– Дорогие молодые! – начал он. – От всей души разрешите вас – ну, сами понимаете. Поздравить и так далее. Вам все уже сказали.

– Папа! – негромко сказала Яна, когда он проходил мимо нее, но Илья только потрепал ее по плечу и продолжил.

– Тут некоторые говорят… что у девушки мама смертельно больная, а жених лечение оплатил, вот она и… В смысле благодарности. Не верьте! Это неправда! Это любовь!

Непонятно было, к чему клонит Немчинов – то ли обличение, то ли дифирамб, поэтому Петр, Максим да и Павел, равно как и прочие гости, пребывали в недоумении. Этим объясняется, что никто Немчинова не остановил, не попытался преградить ему путь.

– Даша! Ты дочь моего друга…

– Она не дочь, – тут же поправил Коля.

– Извини. Дочь моей… Женщины, которую я любил. Мы учились вместе и так далее. Даша! Ты ее дочь! И я тебе желаю счастья. Он, – Немчинов ткнул пальцем в Павла, – тебе его обеспечит. Но я предупреждаю: будь счастлива. Я тебя именно предупреждаю. Потому что если ты посмеешь быть несчастливой, он жизни тебе – не даст! Если ты посмеешь кого-то полюбить, он угробит тебя, как фактически угробил бывшую жену. Старшую, по вашей логике! – мимоходом обратился Немчинов к Тимуру Саламовичу. – Остроумно выразились, – хихикнул он. – И того, Даша, кого полюбишь, он тоже угробит. Он брата не пощадил. Не утопил, как некоторые думают. Он запретил ему жить. Абсолютно достоверно известно, что…

– Ну хватит! – вскочил Максим, и тут раздался мощный окрик Павла Витальевича – окрик такой громкости, такой приказной силы, что некоторые даже вздрогнули.

– Сядь! – крикнул Павел Максиму. – Пусть договорит! Ну? Что тебе достоверно известно?

– А-а-а! Я знаю, почему ты разрешаешь мне говорить! Потому что уверен, что я опять вытащу какую-нибудь сплетню. Версию. А я – чистую правду. Вы не утопили брата Леню. Вы приказали ему исчезнуть. И он исчез. С условием, что никаких контактов ни с кем. Чтобы все думали, будто он умер. А он жил – правда, далеко. Он нелегально жил. Вы понимаете, люди? Сослать брата в безвестность – это же почти пожизненное заключение! Но главное – они за все эти годы даже не поинтересовались, как он, что он! Они даже не знают, что брат пять лет назад умер!

Для Павла это было наверняка новостью – он выглядел неподдельно растерянным. Посмотрел на Максима. Максим отвел глаза.

– Ты знал? – спросил Павел.

– Да.

– Почему не сказал?

– А что изменило бы?

– Вот! – закричал Илья. – Роскошно сказано – что изменило бы! В их мире ничто не меняется. Только суммы прописью. Мы, идиоты, какие-то слова… Думаем, что подействует. А они слов уже не замечают! Проще надо, проще! Кулаком по голове – и все! Да, Петя? – спросил он человека, который имел, по мнению Соколькова, задумчивое интеллигентное лицо. – Тебе приятно, наверно, было бить меня по голове? Да? Кулаком, кулаком, по тыковке! – голос Немчинова стал окончательно пьяным. Будто держался, держался, и вот повело. – И правильно! По головам нас, дураков!

– Тебе мало? – не вытерпел и встал Петр. – Я добавлю!

Тут Немчинов как-то нелепо взвизгнул, швырнул свой стакан об стену, в два прыжка подскочил к Павлу, схватил со стола саблю, выхватил ее из ножен – со свистом, ухарски, будто всю жизнь этим занимался. И пошел к Петру, делая странный полукруг, отойдя от стола и вновь приближаясь.

Петр ничуть не испугался.

– Хорош дурить, – сказал он. – Дай сюда ножик, а то обрежешься.

Рядом с Немчиновым оказался антикварный столик на гнутых ножках, на столике большое фарфоровое блюдо, на блюде фрукты. Немчинов рубанул, блюдо с треском развалилось, фрукты рассыпались и покатились по полу.

– Следующий раз по тебе! – закричал Немчинов. – Подойди!