Книга Русская дива - Эдуард Тополь

Великая скорбь вошла в душу Иосифа и ожесточила ее так, как никогда еще не ожесточалась душа его. «Господи, — возопил он в сердце своем, — Барух Ата, укрепи мышцу мою и руку мою!» «Кадыма ц'ад! — возопил он войску своему. — Бей их до смерти их!»

И дал знак кундур-хакану вести первую лаву кавалерии в прямую атаку клином, чтобы разрубить, как мечом, русские силы, а потом искрошить их второй и третьей лавой с флангов и с тыла — так, как учил его досточтимый Песах.

Отвага выигрывает драку, мудрость выигрывает битву.

Но что это?

Что за всадник выделился из русского круга на сером, в яблоках, жеребце?

Почему он в серебряном шлеме, в серебристом плаще?

И почему он один — один! — скачет, безумный, навстречу всей его лаве, держа перед собой эту никчемную деревянную языческую пику?

И почему он вдруг — посреди пространства меж летящей на него хазарской лавой и своим пешим войском, — почему он вдруг поднял своего коня на дыбы? И замер на нем, заставляя коня стоять на задних копытах, перебирая передними в воздухе?

Господи, да это же древний языческий вызов ему, Иосифу! Это их, языческое, скифское, варяжское приглашение князя и лидера к поединку с князем и лидером. И значит, это и есть Святослав! Юный русский князь, который привел сюда этих убийц, бандитов, грабителей и татей!

Хазарская кавалерия, вся — даже первая сотня бессмертных великанов — остановила своих храпящих коней на расстоянии полета стрелы от этого юного варвара, оглядываясь и озираясь на своего царя и вождя. Одного знака Иосифа, одного движения его перста было достаточно, чтобы они презрели этот варварский обычай и смели мальчишку, изрубив его, как кочан капусты, на пути своей мести за гибель их семей, которую принес им Святослав набегом своей дружины.

Но Иосиф не дал этого знака. Он примет вызов!

— Кадыма, — негромко сказал он своему коню, и чуть пришпорил его золоченой шпорой, и извлек из ножен меч своих предков, меч Аарона, Хашмоная и Сабриила.

И замерла итильская степь.

И замерла конница, и пешие воины, и верблюды, и даже ослепленные рабаи, муллы и попы Ханбалыка и Сарашена замерли и подняли свои пустые глазницы, вопрошая небо, почему вдруг такая тишина в природе.

И остановилось солнце в бездонном небе, и замер Итиль в берегах своих.

Только конь Иосифа бил копытами по сухому панцирю полынной степи.

Только видел Иосиф набыченную фигуру врага своего, ожидавшего его со своей деревянной пикой, увенчанной острым железным копьем.

Все ближе и ближе…

Сверкнул под солнцем меч Сабриила и переломил деревянную пику, как никчемное перо журавля. Охнул и качнулся пеший строй русов, взревела торжественным ревом хазарская конница, а белый царский конь пронес Иосифа мимо этого юного варвара. Но не дал Иосиф поводьев коню своему, а круто завернул его на всем скаку назад, чтобы не дать и врагу своему изготовиться для обороны или атаки. Однако, уже заворачивая коня, увидел Иосиф быструю и юную прыть мальчишки: одним рывком сорвал Святослав с себя плащ, даже не трудясь расстегнуть фибулу и обнажив свой голый до пояса торс, совершенно голый, даже без кольчуги! Мощным отмахом головы отбросил он и серебряный шлем свой, обнажив бритый, с единственным локоном на затылке, крупный череп. А правой рукой извлек из ножен свой тяжелый двуострый меч.

Так вот ты каков, князь Святослав! Кто сказал, что на коне русы храбрости не имеют?

— Кадыма ц'ад! — приказал своему коню Иосиф и жестко подшпорил его, чтобы придать своей руке не только силу мышцы ее, но и скорость полета коня его. О, теперь он хорошо видел этого Святослава! Он был среднего роста, но крепок в плечах и широк в кости, лобастый, с крупной головой, серьгой в левом ухе и с льняным, как волосы его матери, локоном-чубом на затылке. Его узкая талия с широким кожаным поясом лишь подчеркивала его развернутую грудь. А его волосатые и крепкие, как у молодого быка, ноги были обуты в короткие зеленые сапоги и упирались в стремена со всею силою крепких мышц своих. Да и весь он был похож на молодого быка, только-только вошедшего в матерую силу зрелости.

— Кадыма! — Иосиф на всем скаку привстал в стременах и понес на врага сияющий и неотразимый меч Сабриила. Он знал своей маневр, потому что Святослав был правша и стоял на месте, ожидая его. Он повел своего коня прямо в темя коня Святослава, не давая понять мальчишке, с какой стороны — с левой ли, с правой ли? — он намерен налететь на него. И только в самый последний миг, когда, казалось, головы их коней должны были столкнуться и разломиться от силы удара и когда у Святослава не оставалось и мига, чтобы повернуть коня, Иосиф неуловимым движением поводьев послал своего коня пройти слева от врага и царским приемом перебросил свой меч из правой руки в левую руку, чтобы слева проломить открытую ключицу Святослава, не защищенную ничем.

Сверкнул под солнцем стальной меч Иосифа, закаленный так, как только кавказские аланы закаляют мечи — скача с раскаленной сталью навстречу холодному ветру. Сверкнул и обрушился с дикой силой… не на голое плечо Святослава, а на крепкий и холодный меч его. Как, когда и каким мгновенным движением перебросил этот бык свой тяжелый меч из правой руки в левую?

Но зато теперь, когда замерли они меч в меч и плечо в плечо, встретил наконец Иосиф и глаза Святослава — не синие и стальные, как глаза его матери, а карие и выпуклые, с черными и веселыми зрачками.

«И узрел Иосиф, что это сын его, и ослабла мышца его, и дрогнул дух его, потому что не убивают иудеи семя свое…»

— Бэн!.. — выдохнул Иосиф в лицо Святославу. — Сын!

Свободной правой рукой Святослав вынул короткий римский кинжал из ножен, притороченных к луке седла его, и прямым ударом, по самую рукоятку, воткнул его в левое плечо отца своего.

И охнул Иосиф Тогармский, все еще глядя в глаза сына своего, и, падая с коня, выронил священный меч хазарских царей, меч Аарона, Хашмоная и Сабриила.

Дикий, радостный крик изошел из уст Святослава. И побежали русы на хазарскую конницу. И грянула сеча, словно грянули боевые барабаны. Две яростные силы сошлись и врезались друг в друга, хрипя лошадиным хрипом, звеня мечами, рассекая друг друга и кривыми, сподручными для убийства саблями, и короткими кинжалами, брызгая во все стороны горячей алой кровью и выкрикивая гортанные слова гибели и победы.

Но Иосиф не видел и не слышал этой последней битвы.

Даже когда копыта коня Святослава топтали его еще живое тело, он не видел этого и не ощущал никакой боли.

Тихое, неслышное касание вдруг ощутили волосы на его груди.

Он замер.

Так чуткий зверь сторожко замирает на лесной тропе, услышав неожиданный пробег ветра по кронам деревьев.

Так при уколе в сердце замирает любая тварь, вопрошая ангелов немым вопросом ужаса и изумления: уже? неужели уже?

Касание продлилось — медленное, осторожное, разливающееся движение теплой крови по опушке его груди… живота… все ниже… и ниже… словно запели ангелы, словно грянули барабаны, словно сердце, замирая от восторга, расслабилось роковой, сладостной слабостью.