Книга Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс

приземляется на кончике носа человека, и человек, сжимаясь от негодования, яростно лупит по этой беспомощной и невинной части тела, как правило, это не причиняет вреда мухе, просто потому что муха не станет ждать пока её прикончат. Но муха с озера Урумия - сравнительно бесхитростное насекомое, которое тихо остается там, где приземлилась, до тех пор, пока не будет удобно её принудительно удалить. За это милое качество я готов принести мухе самые теплые признания от лица человечества.

Сумерки оседают на широкие просторы озера, равнины и гор, когда я сталкиваюсь с несколькими жителями деревни, которые ведут осликов с фруктами и миндалем из сада в свою деревню. Они сердечно приглашают меня сопровождать их и гостеприимно приглашают к себе на ночь. Они едут к обширной территории огороженных садов, находящихся недалеко с севера от моего пути, и я, естественно, ожидаю, что их деревня окажется среди них. Не зная, как далеко впереди окажется следующая деревня, я с радостью принимаю их любезное приглашение и следую за ним. Смеркается, затем становится темнее, затем совсем темно. Звезды выглядывают все гуще и гуще, а я всё еще медленно плыву по сухому и усыпанному камнями руслу весенних ручьев, за этими людьми, ожидая, что каждую минуту они доберутся до своей деревни. Примерно через час пути и около четырех миль отклонения от моего курса, когда я уже был совсем разочарован, перейдя несколько небольших ручьев, а вернее несколько раз один и тот же ручей, мы прибываем к месту назначения. И я, как гость важного жителя, размещен под неким открытым крыльцом, прикрепленным у дому. Здесь, как обычно, я быстро становлюсь центром притяжения для удивленной и восхищенной публики полуобнаженных сельских жителей. Житель деревни, чьим гостем я становлюсь, приносит хлеб и сыр, некоторые приносят мне виноград, другие - недавно собранный миндаль, а затем они сидят на корточках в тусклом свете примитивных масляных ламп и смотрят, как я кушаю, с таким же интересом и тем же нескрываемым восторгом, с которым юные лондонцы в зоологическом саду рассматривают любимую обезьяну, пожирающую их угощения из орехов и имбиря. Я едва знаю, как себя вести с этими сельскими жителями. Они кажутся странно детскими и неискушенными и, более того, совершенно восхищены моим неожиданным присутствием в их среде. Сомнительно, чтобы когда-нибудь ференги посещали их небольшую деревню среди предгорий. Следовательно, я для них - rara avis, которого можно ласкать и которым восхищаются. Я склонен считать их деревней езидов или дьяволопоклонников. Езиды верят, что Аллах, будучи по своей природе добрым и милосердным, ни при каких обстоятельствах никому не причинит вреда, следовательно, поклоняться ему нечего.

Шейтан (сатана), напротив, обладает как силой, так и склонностью причинять людям вред, поэтому они считают что благоразумнее призывать его доброжелательность и проводит политику примирения с ним, поклоняясь ему и уважая его имя. Таким образом они восхваляют имя Сатаны с еще большим почтением, чем христиане и мусульмане имя Всевышнего.

Независимо от их гостеприимного отношения ко мне, это общество, в своих личных привычках весьма примитивно. Их женщины едва одеты и, кажется, обладают немногим большим чувством стыда, чем наши предки до падения. Я слышу среди них много разговоров о kardash относительно меня. Они готовы оказать мне знаки гостеприимства более глубокие, чем может принять от них скромный и разборчивый ференги. И я сразу стараюсь рассеить их глубокое невежество, в отношении того, что они обсуждают.

Утром они собирают всей деревней средства, чтобы приготовить мне чай перед моим отъездом. В восьми милях от деревни я обнаружил, что вчера вечером, пройдя четыре мили вперед, а не в сторону, я бы попал в деревню с караван-сараем. Естественно, я немного огорчен ошибкой, пройдя восемь ненужных миль, но, возможно, я получил достаточную компенсацию, узнав кое-что новое о предельной простоте местных жителей, прежде чем на их характер повлияло общение с более просвещенными людьми.

Мой курс сейчас ведет по каменистой равнине. Катание достаточно хорошее, и я постепенно отхожу от берега озера Урумия.

Бахчи и виноградники часто встречаются здесь и там через равнину. Единственный вход в сад - отверстие около трех футов на четыре в высокой стене, и оно закрыто деревянными воротами. В стене обычно имеется отверстие для руки, чтобы владелец мог достать задвижку снаружи. Исследуя одно из этих креплений на одном из виноградников, я обнаружил замок, настолько примитивный, что его, должно быть, изобрел доисторический человек.

Плоский, деревянный брус или болт втягивается в специальное отверстие в стене, открытое сверху. Затем человек намазывает на него горсть мокрой глины, через несколько минут глина затвердевает, и дверь закрыта. Конечно, это не замок от ограбления, и рассчитан только на запирание во время временного отсутствия владельца в дневное время. Летом хозяин и семья нередко вообще живут в саду.

В полдень велосипед стал невинной причиной того, что два человека были сброшены со спин их собственных скакунов. Одним из них является человек, небрежно сидящий на осле боком. Кроткий ослик внезапно взбрыкивает и разворачивает задние ноги, а ноги всадника резко взлетают вверх. Седок отчаянно охватывает своего горячего, необузданного скакуна вокруг шеи, и когда наездник наконец почувствовал себя достаточно уверенно, он проезжает с широкой улыбкой и неудержимым хохотом над непривычной прытью, проявленной его кротким и скромным осликом, который, вероятно, никогда ничего не пугался раньше за всю свою жизни.

Другой случай - это, к сожалению, леди, чья лошадь выскакивает, как пружина из-под нее, и скидывает наездницу. Бедная леди вскрикивает "Аллах!" довольно резко, оказавшись на земле, так резко, что у нее не остается сомнений в том, что это — проклятье. Но ее грубые, бесчувственные слуги весело смеются, видя, как она барахтается в песке. К счастью, она не пострадала. Хотя турецкие и персидские дамы ездят верхом, как амазонки, в положение, которое, как принято считать, в несколько раз более безопасное, чем боковые седла, примечательно, что они кажутся совершенно беспомощными и очень теряются, когда их конь пугается чего-либо или начинает скакать, как будто что-то его гонит.

На участке дороги, который невозможно преодолеть из-за песка, я был захвачен шумной компанией погонщиков ослов, возвращающихся с пустыми корзинами с фруктами из Тебриза.

Их невозможно было убедить, что дорога непригодна, и они абсолютно отказывались отпустить меня, не увидев как я еду на велосипеде. Они удерживали меня до тех пор, пока мое терпение не лопнуло и я был вынужден привести неоспоримый аргумент с пятью камерами и нарезным стволом. Эти толпы людей-ослов, похоже, склонны быть довольно