Книга Правда - Дмитрий Быков

— Кого бог несет? — спросил дребезжащий тенор.

— Самогону нет ли? — деликатно спросил нарком.

— Заходите, — пригласил химик.

Комната, куда вошел Луначарский, была загормождена всеми непременными атрибутами изобретательского жилища: колбы, реторты, змеевики, комплекты немецких химических журналов и портрет Менделеева на стене. Вид у Менделеева был хитрый, словно вся его периодическая таблица была нужна только для прикрытия, а основным его занятием был поиск оптимального соотношения между водою и спиртом.

— Народный комиссар просвещения, если не ошибаюсь? — дружелюбно спросил химик, приподняв очки и запросто рассматривая высокого гостя.

— Он самый, — удивленно признался Луначарский. — Как вы меня узнали?

— Да кто ж в Симбирске ночью за самогоном-то придет, — лукаво усмехнулся химик. — Город смирный. А о вашем приезде наслышаны... Ну, думаю, беспременно вечером зайдет ко мне Анатолий Васильевич! Да не беспокойтесь, — поспешно прибавил он, — я шучу. Я и в лицо вас знаю, газеты читаем, люди не дикие, слава тебе господи...

— У вас лицензия есть? — на всякий случай спросил Луначарский.

— Как не быть, — кивнул химик. — Даже мандат. Продукт чистый, не беспокойтесь.

— А кафе... или ресторана... никто не держит?

— Помилуйте, откуда? Но, может быть, я сгожусь — для компании? Редко случается поговорить со столичным гостем, порасспросить о текущем моменте... С интеллигентными людьми, знаете, тут не разговоришься — кто и был, вымер. Один я, почитай, остался — потому что умею пополнять запасы энергии без приема пищи, непосредственно за счет чтения. Собственное изобретение. Думаю подарить миру и тем осчастливить. Ведь что такое спиритус? — приговаривал учитель, наливая мутной жидкости из огромной подозрительной бутыли. — Не более как средство раскрепощения внутренней энергии. Значит, возможно высвободить ее из клеток мозга, как англичане, слышал я, собираются раскрепостить из атома? Ну-с, ваше здоровье, товарищ нарком, и пусть все у вас получится.

Напиток химика удивительно помогал раскрепостить энергию. Впервые за последнее время Луначарский почувствовал себя нестесненно и весело.

— А по каким делам в наши края? — спросил изобретатель.

— Государственная необходимость... Но, знаете, ведь товарищ Ленин был отсюда родом — вот и думаем организовать музей.

Луначарскому интересно было проверить новую версию ленинской биографии на местном интеллигенте, который, сам того не думая, оказался вдруг земляком величайшего революционера в мировой истории.

— Товарищ Ленин? — поднял брови учитель. — Никогда не слышал, что он с Волги...

— Да, да. Товарищу Ленину приходилось скрывать свое происхождение, не то царское правительство схватило бы его семью. Он ведь был сыном местного инспектора реальных училищ, Ильи Ульянова.

— Вы хотите сказать — Николая? — переспросил химик. — Николая Николаевича я помню с гимназических своих лет, он был человек безусловно порядочный, но дома у него я никогда не бывал и с семьей его не знаком... Так вы хотите сказать, что Владимир Ильич — его сынок?

— Именно, — важно кивнул Луначарский. — Просто Николай Николаевич вынужден был всю жизнь скрывать, что настоящее его имя было Илья. Он ненавидел это имя, данное ему при крещении, и потому называл себя Николаем — в знак протеста против поповского произвола.

— А, — кивнул химик. — Ну что ж, и такое бывало. Моя сестра при крещении получила имя Перепетуя, что по латыни означает «вечная», то есть perpetua... Однако ей так не нравилось это имя, что она всю жизнь называла себя Варварой.

Кажется, легенда не вызывала особых возражений — Луначарский мог смело внедрять в массы новую биографию Ильича.

— Я ведь химик, — продолжал хозяин, разливая по третьей. — Для химиков названия вещей не играют особенной роли. Совнарком, компомпом... Ульянов, Ленин... Стрижено, брито... Я вообще не думаю, что в России имеет смысл преподавать историю.

— Вы хотите сказать, что она никого ничему не учит? — с пониманием спросил Луначарский.

— Да вот еще... Почему она вообще должна учить? Я совершенно о другом, ваше здоровье... Я о том, что пресловутая так называемая роль личности в истории — она возможна, видите ли, там, где эта личность играет какую-нибудь роль в обществе. А в России, простите-с, она не более, чем моя собственная роль в химической реакции. Вот, изволите ли видеть, у меня аш два эс о четыре, сиречь серная кислота. Не бойтесь, не бойтесь, слабая. Вот вливаю я туда, — уютно приговаривал химик, тут же все это и проделывая, — натрий о аш, сиречь так называемое основание, или щелочь, или сволочь, как говаривали мои балбесы. Поврозь это вещества ужасные, способные вызвать химический ожог большой силы... Но вот я их соединил — и случилась, как мы это зовем, нейтрализация: пошипело-пошипело, выпал, стало быть, сульфат натрия, а прочее все стало водичка. Во-дич-ка! И какова же моя роль в этой химической реакции, моя, Льва Троцкого? Да никакой решительно, рядом стоял и наблюдал.

— Троцкого? — переспросил нарком.

— Тро-иц-ко-го, — по слогам повторил учитель. — Праздник знаете, Троицын день?

— Понятно, — сказал Луначарский, вытирая холодный пот.

— Так, стало быть, и в России, — продолжал учитель, усаживаясь напротив. — У христианских стран, или европейских, если угодно, есть история христианская, или европейская. Российская же история — естественная, движущаяся сама собой, ибо в развитии ее народ не принимает ни малейшего участия. Уяснив себе это, я, готовившийся в историки, порешил заниматься естественными науками — ибо в России только они и способны объяснить все происходящее, все решительно! История наша есть процесс неразрывный, циклический, и все, простите меня, революционеры помогают ему не более, чем мужик, разводящий костер на льду, помогает весне. Лед сам собою стает в нужное время, а великим революционером назовут того, кто разведет костер на льду в марте месяце. Совпадение, не более. Вот сейчас, например, с вашим НЭПом — славная, конечно, придумка, да только не выйдет никакого НЭПа, и вы, товарищ Анатолий, лучше меня это знаете. У нас теперь другая стадия — лед становится, все смерзается, — а потому НЭП у вас получится только лет через сорок. Когда ростепель настанет.

— Подождите, — перебил Луначарский. Его умственная энергия страшно раскрепостилась. — Что же, вы отрицаете всякое личное начало?

— Так ведь и Маркс ваш его отрицал, только у него как получилось? У него получилось, что мир сам собою, путем развития производительных сил, придет ко благу. А с чего ему куда-то приходить, ежели он по кругу ходит? В других, может, местах оно и не так, а у нас тут Россия, самая марксистская страна. У нас его будут читать даже тогда, когда во всем мире забудут к чортовой бабушке. Эка придумал — что история движется благодаря эволюции производительных сил! Это, значит, придумал я новый двигатель — и тут же история подвинулась? Чушь собачья, любой студент вам докажет обратное. Но для России оно, пожалуй, и так, ибо силы, которая бы тащила историю вверх, у нас тут в силу разных причин быть не может. Их я вам освещать не стану, а может, вы и сами догадываетесь. Вы же с товарищем Лениным — виноват, Ульяновым, а по мне, хоть и Надиным, — вздумали тут утопию построить, а что вышло?