Книга Отель "Нью-Гэмпшир" - Джон Ирвинг

— Приятной смерти, — пожелал ему Фрэнк. Арбутнот снова закашлялся; он хотел что-то еще сказать, но не смог справиться с кашлем. Он знаком подозвал сиделку, та, похоже, понимала его кашель без особых трудов; она знаком велела нам покинуть комнату, затем вышла к нам сама и сказала то, что ее просил передать нам Арбутнот.

— Он сказал, что умрет лучшей смертью, какую только можно купить за деньги, — сказала она; чего нам, добавил Арбутнот, явно не светит.

Мы с Фрэнком не смогли придумать, что бы нам передать через нянечку Арбутноту. Мы были довольны уже тем, что оставили его с мыслью об израильских коммандос в Мэне. Мы попрощались с сиделкой Арбутнота и с Ирвингом Розенманом и улетели в Нью-Йорк с третьим отелем «Нью-Гэмпшир» в кармане у Фрэнка.

— Именно там его и надо держать, Фрэнк, — скажет ему Фрэнни, — у тебя в кармане.

— Ты никогда не превратишь эту развалину снова в отель, — сказала Лилли отцу. — Она уже упустила свой шанс.

— Мы начнем очень скромно, — заверил Лилли отец.

Под «мы» отец подразумевал меня и себя. Я сказал, что поеду с ним в Мэн и помогу ему начать.

— Значит, ты такой же чокнутый, как и он, — сказала мне Фрэнни.

Но у меня была идея, которой я никогда не делился с отцом. Если, как говорит Фрейд, сон является исполнением желаний, то, как говорит опять же Фрейд, то же самое можно сказать о шутках. Шутки тоже осуществляют желания. Я сыграл с отцом шутку. И продолжаю играть ее вот уже пятнадцать лет. Поскольку отцу сейчас уже за шестьдесят, я не погрешу против истины, сказав, что шутка «удалась»; моя шутка сошла мне с рук, и это святая правда.

Последний отель «Нью-Гэмпшир» никогда не был и никогда не будет отелем. В этом и заключается шутка, которую я играю с отцом все эти годы.

Первая книга Лилли «Попытка подрасти» дала нам достаточно средств, чтобы мы смогли восстановить «Арбутнот-что-на-море»; а когда вышла экранизация, мы могли бы вернуть и «Гастхауз Фрейд». Может быть, к тому времени мы уже могли позволить себе купить и «Захер» или, по крайней мере, «Стэнхоуп». Но я знаю, что третьему отелю «Нью-Гэмпшир» совсем не обязательно быть настоящим отелем.

— В конце концов, — как скажет Фрэнк, — первые два тоже не были настоящими отелями.

Дело в том, что отец всегда был слепым — или слепота Фрейда оказалась заразительна.

Мы разобрали мусор на берегу. Более или менее восстановили «территорию» — то есть снова засадили лужайки; даже потрудились восстановить один из теннисных кортов. Потом, через много лет, мы устроили бассейн, потому что отец любил плавать, а следить за тем, как он плавает в океане, было все-таки боязно: вдруг он повернет не в ту сторону и уплывет в море. А бывшие общежития гостиничного персонала, здания, где когда-то жили отец, мать и Фрейд? Их мы просто снесли; пришли рабочие и не оставили от них камня на камне. Место, где они стояли, мы разровняли и замостили. Мы сказали отцу, что теперь здесь автостоянка, хотя у нас никогда не было так уж много машин.

Мы вложили душу в главное здание. Там, где когда-то была регистрационная стойка, мы сделали бар и превратили фойе в огромную игровую комнату. Мы вспомнили о досках для «дартз» и бильярдных столах в кафе «Моватт»; думаю, Фрэнни верно сказала, что мы превратили фойе в венскую кофейню. За фойе следовало то, что когда-то было гостиничным рестораном и кухней; мы просто сломали несколько стен и превратили все это, как сказал архитектор, в «некое подобие деревенской кухни».

— Огромное подобие, — скажет Лилли.

— Нелепое подобие, — скажет Фрэнк.

Идея восстановить танцевальный зал принадлежала Фрэнку.

— На случай, если придется устроить большую вечеринку, — убеждал он, хотя у нас никогда не было такой вечеринки, чтобы все не уместились в нашей так называемой деревенской кухне.

Даже после того, как мы убрали все лишние ванные комнаты, даже после того, как превратили верхний этаж в одну большую кладовку, а на втором этаже устроили библиотеку, мы могли бы поселить здесь более тридцати человек, каждого в отдельный номер, если бы нам это когда-нибудь потребовалось и если бы мы закупили достаточно кроватей.

Сначала отец, кажется, был очень удивлен, что вокруг так спокойно.

— Где же постояльцы? — спрашивал он, особенно летом, когда открыты окна, когда от берега должны доноситься пронзительные беззаботные детские голоса, перекликающиеся с криками чаек.

Я объяснил отцу, что у нас слишком хорошо идут дела летом, чтобы держать отель открытым еще и зимой, но иногда летом он спрашивал меня об окружающей его тишине, нарушаемой только ровным шумом прибоя.

— По моим подсчетам, у нас не более двух или трех постояльцев, — говорил отец, — если только я вдобавок ко всему еще и не оглох, — добавлял он.

Но мы все объясняли ему, что такой первоклассный отель, как наш, вовсе не обязательно заполнять до отказа; у нас такая высокая цена за номер, говорили мы, что создавать здесь толпу нет ни малейшей нужды.

— Ну разве это не фантастика? — говорил он. — Я знал, что это место может быть именно таким, — напоминал он нам. — Нужна была только соответствующая комбинация высокого класса и демократичности. Я всегда знал, что оно может стать особым!

Ну что же, наша семья, конечно, была моделью демократии; сначала Лилли зарабатывала деньги, затем деньгами занимался Фрэнк, и таким образом третий отель «Нью-Гэмпшир» всегда был полон бесплатных постояльцев. Мы хотели, чтобы вокруг было как можно больше людей, потому что их присутствие, их веселые или чем-то недовольные голоса помогали нашему отцу поверить, что мы добились своей цели, действуя в полной темноте. Лилли приезжала и оставалась с нами так долго, как только могла. Ей никогда не нравилось работать в библиотеке, хотя мы предлагали ей буквально весь второй этаж. «В библиотеке слишком много книг», — говорила она. Когда она писала, то в присутствии других книг собственные усилия казались ей бесконечно малыми. Лилли пробовала писать даже в танцевальном зале, посреди огромного пространства, ожидающего звуков музыки и шарканья ног. Лилли писала и писала, но стук ее пишущей машинки никогда не мог заполнить танцевальный зал, как бы она ни старалась. Старалась, как Лилли.

Фрэнни тоже приезжала сюда и на какое-то время ускользала от общественного внимания; Фрэнни использовала наш третий отель «Нью-Гэмпшир» для того, чтобы собраться с силами. Фрэнни стала знаменитой, боюсь, намного более знаменитой, чем Лилли. В киноверсии «Попытки подрасти» Фрэнни сыграла саму себя. Ну да она и есть главная героиня первого отеля «Нью-Гэмпшир». В экранизации только она, конечно, и выглядит правдоподобно. Из Фрэнка они сделали типичного «голубого» цимбалиста и таксидермиста; они сделали Лилли очень «миленькой», но крохотность Лилли никогда не была для нас «миленькой». Боюсь, что за ее росточком нам всегда чудились тщетные усилия что-то изменить, и ничего «миленького» мы не видели ни в ее борьбе, ни в результатах. И с Эггом они перестарались; крошка Эгг вышел у них «милее» некуда. На роль Айовы Боба нашли ветерана вестернов (Фрэнни, Фрэнк и я видели миллион раз, как этот балда под градом пуль валился с лошади); железо он качал так же, как уплетал тарелку блинов, — то есть совершенно неубедительно. И, конечно же, они вырезали все ругательства. Кто-то из продюсеров сказал Фрэнни, что бранные словечки доказывают только малый словарный запас и отсутствие воображения. И каждый раз, когда она доходила до этого места, все мы — и Фрэнк, и Лилли, и отец, и я — наперебой требовали от Фрэнни подробного рассказа, что она на это ответила.