Книга Греческое сокровище. Биографический роман о Генрихе и Софье Шлиман - Ирвинг Стоун

— Я проверил ящик с золотом, который находится в хранилище Рейхсбанка, — сказал Вирхов. — Все шесть ваших печатей на нем целы. Завтра мы с вами встретимся в банке в девять часов утра. Оттуда пойдем в Музей промышленных искусств, который только что открылся. Дирекция оставила на ваш выбор несколько комнат. А в двух шагах еще один музей, тот самый, куда сокровища переедут на постоянное местожительство. Но его будут строить еще пять лет.

Фрау Роза Вирхов наняла для Агамемнона и Андромахи молодую гувернантку, которая водила детей на прогулки, в зоопарк и в Тиргартен, где они катались на лодке. Дети никогда прежде не были в зоопарке и теперь восторгались тиграми, леопардами, слонами и невиданными заморскими птицами.

Софья не могла бы сказать, нравится ей Берлин или нет, но этот город ошеломил ее. По сравнению с Афинами, не вмещающими уже свое население, возросшее до ста тысяч, Берлин—город-гигант с населением в миллион человек, и жизнь в нем бурлит так сильно, что захлестывает и ее. Улицы широкие, идеально чистые, через каждые несколько кварталов— площадь, осененная деревьями, зачастую с раковиной для оркестра. Высятся десятки новых домов, все четырех-пятиэтажные, все по-своему украшены и построены из кирпича, камня и цемента так прочно, что смогут простоять вечность.

Вечером Вирхов дал обед в честь знаменитых гостей, пригласив докторов, университетских ученых и членов Берлинского общества антропологии, Эрнста Курциуса и молодого Дёрпфельда. Шлиманов поздравили с открытием Трои и находками в Микенах. Не было только капитана Бёттихера, который изо всех сил старался помешать приезду в Берлин троянской коллекции: она, дескать, не достойна такой чести — храниться в Берлинском музее. Тут только Шлиманы узнали, каких трудов стоило Вирхову преодолеть все препятствия и осчастливить Берлин таким замечательным даром.

Они получали много приглашений. Софья понимала берлинскую речь, могла читать берлинские газеты. Как хорошо, что Генри заставлял ее учить немецкий язык. Как-то даже один доктор, ее сосед за столом на званом обеде, сказал ей:

— Вы, наверное, родились в Германии и вас ребенком увезли в Грецию?

— Вы льстец, дорогой доктор. По-английски, по-французски и по-немецки я говорю с акцентом. Сама слышу. Но мне ваш комплимент приятен.

Генри много времени проводил в музее, давая указания плотникам и размещая четыре тысячи предметов своей коллекции на покрытых лаком стеллажах и витринах, сделанных по его чертежам. Металлические витрины для золотых экспонатов еще не были готовы. Вильгельм Дёрпфельд помогал в чем только мог. И Софье и Генри он нравился все больше. О людях, повседневных делах он говорил спокойно, но, стоило коснуться археологии, он весь загорался. Его часто приглашали на обеды — берлинское общество уже проведало, что он едет с Генри в Трою, как только турецкое правительство возобновит фирман. Генри объяснил своим друзьям археологам, что Дёрпфельд ему нужен как архитектор—сам он в этой науке мало сведущ.

Адель Вирхов повела Софью в парк Люстгартен, показала королевский дворец, затем перешли по мосту на ту сторону Шпрее и вышли на Унтер-ден-Линден — любимое место прогулок у берлинцев; выпили по чашке кофе за открытыми столиками возле кафе Бауэра с его высоким крыльцом и чугунными перилами. Софья ездила в Королевский оперный театр послушать «Тристана и Изольду» Вагнера. Это была первая опера Вагнера, которую Софья слушала целиком. Торжественная мощь музыки потрясла ее. Опера, к изумлению Софьи, длилась больше четырех часов, зрители, чтобы не умереть с голоду, подкреплялись в антрактах разными бутербродами и запивали их пивом из высоких глиняных кружек.

«Немцы — целеустремленный народ, — думала Софья. — Если они способны сидеть спокойно и восхищаться Вагнером больше четырех часов подряд, им кажется, они могут победить мир. По-моему, сами они в этом убеждены. Я никогда еще не видела столько памятников в честь победоносного воинства».

Были и другие различия между расчерченной по линейке Германией и ее обожаемой привольно живущей Грецией. Берлин строго соблюдал социальную градацию общества и безоговорочно подчинялся кайзеру и Железному канцлеру. Германский император и императрица никогда запросто не появятся на улице, как король Георг и королева Ольга. Теперь Софья понимала, почему немецкие ученые с такой свирепостью нападали на Генри.

И вот наступило седьмое июля. Посмотреть на торжественную церемонию приехали в Берлин три сестры Генри. По просьбе Генри был приглашен и епископ Вимпос. Все четыре комнаты в гостинице «Тиргартен» засыпаны цветами. В час дня приехали бургомистр Берлина Форкенбек и члены муниципального совета во главе с малюсеньким Вирховом; на лице его было торжество. Муниципальный совет проголосовал за избрание доктора Генриха Шлимана почетным гражданином города Берлина. Этой чести удостоились до него только двое — канцлер Бисмарк и фельдмаршал фон Мольтке. Звучным, хорошо поставленным голосом бургомистр читает полностью решение муниципального совета. Как только он умолкает, официанты вносят в комнату подносы с шампанским и закусками: на тарелках бутерброды с ветчиной, сыром, с рыбой.

Вечером был устроен банкет в Festsaal[36]ратуши, величественном здании из темно-красного песчаника на цоколе из серого гранита. Все столичные газеты поместили на своих страницах сообщение о новом почетном гражданине города Берлина. Шлимана узнавали на улицах. Как, впрочем, и Софью — ее красивый портрет только в прошлом сентябре был помещен на обложке журнала «Фрауенцайтунг». который был любимым чтением берлинских горожанок.

Софью и Генри встретили на ступеньках лестницы бургомистр, члены муниципального совета, министр иностранных дел, президент Германского географического общества, директор королевских музеев профессор Шёне и директор Германских архивов. Остальные гости, одетые строго по этикету, ожидали Шлиманов в небольшом Зале легенд; их было несколько сот: государственные сановники, деканы факультетов университета и члены ученых обществ. После французского шампанского, икры, устриц, паштета и salt pretzels[37]все прошли через резные дубовые двери в огромный, сто футов на шестьдесят, Festsaal, уходивший ввысь на три этажа.

— Даже больше, чем «Палаты Илиона», — шепнула не без ехидства Софья на ухо Генри.

Шлиманы сидели за главным столом. Софья была так взволнована, что едва притронулась к подаваемым кушаньям. Немцы одержали победу над французскими войсками в войне 1870 года, но французы взяли реванш, одержав победу над немецкими желудками. К каждому французскому блюду подавалось особое французское вино.

На обложке меню был изображен Генри, сидящий на троне Приама, в правой руке кирка, в левой — крошечная богиня Ника, протягивающая ему оливковую ветвь. У ног — медведь, символизирующий город Берлин. Надпись на меню сделана по-гречески, как дань уважения заслугам Софьи.

Бургомистр Форкенбек встал. Гости умолкли. Слово предоставили доктору Рудольфу Вирхову. Его голос эхом отозвался по всему залу: