Книга Страстотерпицы - Валентина Сидоренко

– Баб, я писать хочу!

– И че?!

– А ты драться не будешь?

– Аришка, чей это народ? – донималась Галина.

Арина сверху глянула в журнал, зевнув, сказала:

– Немцы, – и проскользнула в сени.

– О господи! Че ж они на чертей все похожи?!

– Немцы же. На кого они должны быть похожи? Они сами черти. Сколь народа погубили!

Сердце Павлы чуяло беду. Кажется, она никогда не была так близка, беда-то…

– Болтают будто… – осторожно начала Галина.

– Пусть болтают, – сурово оборвала ее хозяйка.

Внутри Павла оцепенела. Что-то загрохотало в сенях. Вошла Анютка.

– Ты где была?! – спросила ее мать. – Я уж на Чайную бегала!

– В бане, – тихо ответила Анютка.

Впалые глаза дочери сонно блуждали, губы выцвели, птичьи пальчики нервно шарили по выцветшему воротнику кофтенки.

Матери захотелось прижать к груди дочь, погладить по белым куделькам волос. Но не хотелось делать это при почтальонше. И девки рядом.

– Ну ладно, – срочно засобиралась Галина. – Побежала я до Ревекки… Айзековна у меня уже третий день журнал спрашивает. Слушай, говорят, к Нюрке твоей какой-то змей ходит. Говорят, в образе мужа покойного.

– Иди ты! – с досадой замотала руками Павла. – Иди, тебе еще сколь ходить. Собирать сплетни всякие!

– Я че? Народ так говорит!

* * *

Большая Павла расшумелась не на шутку. Раздосадованная Галиной, она распекала внучек, обленившихся, как оползни.

Капитолина, ухватив косу, сунула топорик за подпояску телогрейки и улизнула через дыру в огороде. Аришка догнала ее за поворотом, вместе с Манюней. Аришка шла, переваливаясь как уточка, блаженно щурилась на солнце, зайчиком прыгающее по сдобной булочке ее синеглазого лица. Манюня пела. Все подряд, голосисто, радостно, мощно вдыхая в себя волны молодого весеннего воздуха. Лес давно распустился, пахло его нежной смолкой, буйно кипела черемуха.

– Капка, Кап, какую я песню записала в клубе! – блаженно похвасталась Манюня. – Вот выучу и только ее буду петь. Ой, Кап, хорошо-то как! Война кончилась. Мамка меня нашла, а вчера я в Глубокой в клубе такую пластинку видела… Лемешев поет. Вот выучу и в город поеду… поступлю и буду петь правильно…

– А ты счас неправильно поешь?!

– Ну, там же учат, Кап. Пению правильному. Я потом приеду и буду в нашем клубе петь… Правильно. Ой, какой покос чистый. Чей это?

– Да Сенькин! Они с братом на днях его чистили.

– А че твой не вычистили?

– Ага, счас. Они же с матерью были.

– Со свекрухой. – Обе они громко расхохотались.

Прошли ровный покос Клыковых. Капитолина поймала себя на мысли, что осматривает его как хозяйка. Аришка, конечно, тут же захотела кушать и тихонько поднывала. Вдруг Манюня толкнула ее локтем в бок. Навстречу им плыла Татьяна с косою на плече.

Капитолина с вызовом подняла голову и смотрела на соперницу во все глаза. Конечно, в Татьяне нет ни ее стремительности, ни точености, которые она тайной ночью выглядела в зеркале своей бани. Но Капитолина не могла не заметить, как спокойно и уверенно ходит соперница, как высоко лежат толстые рыжие косы вокруг пшеничного ее лика, как светятся ключами светлые глаза.

«Врет все, – нервно подумала Капитолина, – притворяется». Она заходилась уже знакомым жаром ненависти к этому встречь идущему спокойному, уверенному и красивому телу, этим веснушкам на широком розовом лице, синим капелькам сережек на пухлых мочках ушей. «Обабится, – думала она, – нарожает, будет орехи с бабами на лавочках щелкать!»

– Чего это вы чужой покос топчете? – холодно спросила Татьяна, сняла с плеча косу и стала подкашивать траву у ног незваных гостей.

– Да мы так, – начала оправдываться вдруг задрожавшая Манюня. – Мы на свой покос идем!

– Вон тропки, по ним и ходите. Привыкли на чужое зариться.

– Че, сильно завидно? – вдруг с холодным спокойствием спросила Капитолина. Она высоко подняла голову и глядела на соперницу прямо и насмешливо.

Татьяна зацвела маковым цветом, но тон не сбавила:

– Не будете вы жить! – негромко, словно о другом, сказала она. – Рода ты гнилого. У вас никто не живет в семье. Вы только ломаете жизни. Он поймет потом, да поздно будет… Ты из поганок, видом только красивая, а отравишь насмерть…

– А ты! – Капитолина сорвалась, – белый, вишь, гриб. Че-то он на тебя такую съедобную не кинулся. Меня, поганку, выбрал. – Капитолина было кинулась на соперницу, но Татьяна угрожающе подняла косу. Аришка взвизгнула. Манюня рванула от них к лесу.

– Вышпарю тебе глаза… бесстыжие, – сказала Татьяна. – Мимо меня не ходи. На себя потом пеняй.

Глядя на побелевшее лицо Татьяны, Капитолина поняла, что та не шутит. Она отошла к лесу и крикнула:

– Свои побереги, дура!

– А ты тоже, – укорила она потом подругу. – Бросила! Еще подруга называется.

– Дак я за дрыном к лесу побежала. Я б ее!

К вечеру управились: вырубили кусты ивняка, выворотили камни, сложили у ручья. Домой возвращались с песнями. Голос Манюни перекрывал шум леса, а Аришка скакала впереди, как козочка.

У ворот брагинской усадьбы девиц встретила Большая Павла. Лицо ее было чернее тучи.

* * *

Большая Павла с утра чуяла недоброе. Проводив почтальоншу, она сгоношила обед девкам и запарила траву для Дуняшкиной коровы на ферме. Та задристала и гулять не ходила. За травою Большая Павла бегала на змеиный склон подле Тиганчихи, потому и не прикорнула за день ни на минуту. Но усталость не одолевала ее. Тревожила Анютка. С утра усвистала куда-то…

Анюта давно уже не заботилась о дочерях, жила мимо жизни, как придется. Сама в себе, а последнюю неделю уж и есть перестала. Большая Павла уже слазила в свои тайники и советовалась с Таисией на счет своей очередной поездки к старице.

– Не довезем, – сказала Таисия. – Давай уж здесь молиться. Бог-то, он везде есть.

Проверив все стайки, она заглянула в баню, потом сбегала на ручей. Лис был дома, значит, и Анютка где-то рядом. Он бы увязался за нею.

Большая Павла смотрела туда, на Байкал: не вернулась ли баржа. Но небо было чистым, чайки не кружили. Значит, баржа еще рыщет в поисках омуля.

Большая Павла не сразу заметила там, над Дабаном, крошечное пятнышко на небе. А когда обернулась еще, то увидала, как стремительно летит оно встречь. Она остановилась, не отрывая завороженных глаз от пятна, которое мгновенно стало облаком. И в этом облаке четко определялись очертания и фигуры. И она вдруг увидала сани в облаке. Их несла тройка со змеиными головами, и в санях сидели трое мужиков. Не шевелясь, как покойники. И Большая Павла поняла вдруг, что они летят к ним… За Анюткой. С громадным трудом она сбросила с себя внезапно охватившее ее оцепенение, заикаясь, едва выговорила: