Книга Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

Я прошептала это в самое ухо Гаа Рона, который наклонился над столом, чтобы стать ко мне ближе.

— Если милорд не подчинит вашу душу своей воле, он убьет вас! — Сэр Гаа Рон снова откинулся на скамью, отодвигаясь от меня.

— Тогда будет третьим в очереди! — Я улыбнулась ему, даже усмехнулась, понимая всю серьезность его слов, но не воспринимая их истинное значение.

Конечно, мой разум совершенно четко осознавал, что милорд опасен и способен меня уничтожить. Это знание было и в моем сердце. Но тогда я была уверена в том, что будущее не предопределено, что всегда остается третий вариант между жизнью и смертью, радостью и болью, счастьем и горем, верностью и предательством. Всегда есть третий вариант! Милорд шел по иному пути, по-крайней мере, тогда. И я шла вместе с ним, несмотря на все наши разногласия.

— Кто же первый в этой очереди? — Гаа Рон спросил меня тоном, подразумевающим, что он прекрасно знает, кто является вторым.

— Отец милорда — правитель Ночных земель. Он не очень-то радовался тому, что отпускает меня живой. До сих пор не пойму до конца, почему он не убил меня. Есть вероятность того, что он намеревался предоставить эту честь вам, сэр Гаа Рон.

Он отодвинулся от меня после этих слов и определенно задумался над ними, переваривая все вышесказанное. Прошло минут десять прежде, чем он заговорил:

— Вы можете мне не верить, но это было моим решением. Я давно не говорил со своим дядей. Другое дело, что мое решение было предсказуемым. Тогда остается лишь согласиться с вами насчет очереди, миледи, — Он встал после этих слов, давая понять, что наш завтрак окончен, но затем задержался и продолжил уже стоя: — Возможно, я ошибался в оценке ваших способностей, но милорд учит вас убивать. Если вы научитесь, или, когда вы научитесь, ваши желания изменятся, и я буду рядом с ним, миледи, можете в этом не сомневаться!

Он поклонился мне и ушел, а я до сих пор не могу забыть нашего с ним разговора, потому что сказала ему слишком многое, потому что он использовал мою откровенность для спасения моей жизни, потому что он всегда помнил о нашем временном перемирии и вернул мне свой долг…

Одного лишь я не пойму: почему научившись убивать, я не использовала дар милорда против него самого, но в полной мере применила ко всем остальным, даже к себе самой?

Моя склонность к саморазрушению — мое проклятие, уничтожившее всю мою жизнь. Я стою на границе света и тьмы, и часть меня жаждет моего падения больше, чем этого желает сам милорд. Но милорд никогда не был на стороне света и потому не способен сравнивать. А я способна и знаю, что означает тьма и чем придется за нее заплатить. Вот почему мы так похожи и так не похожи одновременно.

Даже наша способность любить по-разному освещает наши души. Моя любовь разгоняет тьму. Любовь милорда — сама ночь и тьма. Милорд не умеет любить, не причиняя боли. Он не знает истинной любви — той, что дарует лишь сам Господь. Милорд думает, что знает, но не испытывает ее по-настоящему. Я же могу любить, и потому тьма не властна надо мною до конца. Я могу умереть ради любви, а милорд убивает ради нее.

Сейчас мои старые воспоминания лишь укрепляют мою уверенность в невозможности собственного выбора. Я не могу выбрать свет или тьму, ибо они обладают равными силами и не могут победить, несмотря на жесточайшую борьбу. Она определяет мою жизнь, и даже жизни тех, кого я приближаю к себе. Ее венцом становится боль, увлекающая меня за собой в бездну, где нет ничего, кроме забвения и смерти. И я разрушаю себя вместе с болью — моим вечным и последним спутником к самому концу грядущего дня. Я избавлюсь от нее, если бездна или смерть поглотят меня, но искушение жизнью, которую обещает милорд, так велико, что даже последние искорки света, живущие во мне, стремятся угаснуть или покинуть меня. Мое желание жизни сравнимо лишь с моим желанием избавиться от невыносимой боли, но я не знаю, что избавит меня от нее окончательно — моя смерть или другая жизнь, обещанная милордом.

Я стою на границе света и тьмы, и моя душа жаждет моего падения больше, чем этого желает сам милорд…

Несмотря на явное желание милорда уехать побыстрее, да и мое тоже, нам пришлось задержаться в гостях у сэра Гаа Рона еще на несколько дней. Милорду пришлось посетить небольшой город Доа Та, являвшийся центром торговой и политической жизни, для разрешения спора по поводу огромного земельного участка плодородной земли, принадлежавшего Элидии, то есть государству в лице милорда. Такие споры между частными землевладельцами и самим милордом были нередкими, ибо многие старые карты были утеряны во время войны, а новые создавались очень медленно.

Кроме того, в городе проходил судебный процесс по обвинению в совершении уголовного преступления одного из воинов милорда — по таким делам милорд являлся официальным судьей. И поскольку все прознали о том, что милорд в городе, ему пришлось одновременно рассматривать много прошений и еще больше жалоб, которые он тихо ненавидел, но скрывал свою ненависть даже от себя.

Я присутствовала при этом, в одних случаях изображая невидимую тень, в других — советника, помощника, секретаря, подставку для бумаг, правую руку и просто его невесту. Милорд действовал по той же схеме, что и принц Дэниэль, и у него это получалось очень хорошо…

Моя профессия в моем мире позволяла мне не только работать с бумагами, но и тесно общаться с людьми из различных слоев общества и даже различных культур. Искусство находить общий язык с людьми, понимать их, мгновенно вылавливать главное из очень большого объема информации было скорее благоприобретенным, чем врожденным, но в этом мире моя профессия давала мне преимущество. И я стала осознавать, что милорд доверяет моим суждениям…

Когда мы вернулись в его официальную резиденцию, он нанял для меня учителей, и время, проведенное с ними, было лучшим из всего периода моей учебы в школе, а затем и в университете. Мое отношение к школьным учителям моего мира было довольно прохладным, а перед окончанием школы так и вовсе неприязненным. Однако именно они преподали мне весьма важный жизненный урок — гордыня лишает человека разума, но боль его воскрешает.

Сбросив меня с пьедестала всеобщей учительской любви, они разбили вдребезги мой собственный мир, казавшийся мне идеальным. Переполнявшие меня обида и гнев, боль