Книга Король Георг V - Кеннет Роуз

«Недавно мне пришлось пожимать руку представителю Мустафы Кемаля Сами-бею, настоящему головорезу, который однажды пропал на весь день, и его с трудом удалось отыскать в притоне для гомосексуалистов в Ист-Энде… Должен признаться, что мне не приходится выбирать между теми личностями, с которыми я вынужден встречаться на службе Вашему Величеству».

Этот ответ был встречен взрывом хохота. Однако в январе 1924 г. Макдональд после первой же аудиенции отметил, что король «надеется, что я не заставлю его пожимать руки убийцам его родственников». Предвыборный манифест лейбористов, однако, обещал улучшить англо-русские отношения, и, несмотря на все призывы короля не предпринимать поспешных действий, Макдональд сразу же поручил Форин оффис заняться процедурой признания Советской России. Через несколько недель в Лондон прибыла русская делегация, которая должна была провести переговоры с Артуром Понсонби относительно развития торговли и компенсации за конфискованную британскую собственность. Поскольку ее руководитель X. Раковский не имел дипломатического ранга посла, а был всего лишь charge d’affaires,[137] король был избавлен от неприятной обязанности его принимать. К августу переговоры зашли в тупик; британские требования явно были чересчур жесткими. Затем неожиданно палата общин вдруг узнала, что Понсонби достиг полного согласия по двум главным вопросам, в частности по торговле и компенсациям, и в принципе договорился по третьему вопросу — о размещении русского займа на лондонском валютном рынке. В чрезмерных уступках левым правительство подозревали не только «твердолобые» консерваторы.

В тот самый день, когда Понсонби капитулировал перед Россией, кабинет обсуждал другой, не менее деликатный вопрос. Дж. Р. Кэмпбелл, редактор коммунистической газеты «Уоркерз уикли»,[138] опубликовал открытое письмо, призывающее сотрудников силовых структур не подчиняться приказам, направленным против забастовщиков. Это побудило генерального прокурора сэра Патрика Гастингса, блестящего адвоката, но неопытного политика, возбудить против него дело по обвинению в подстрекательстве к мятежу. Подобная мера была вдвойне непродуктивна: во-первых, она возмутила широкие массы лейбористов и профсоюзных активистов, а во-вторых, имела слабую судебную перспективу. 6 августа кабинет согласился с Гастингсом в том, что обвинения с Кэмпбелла должны быть сняты; это было сделано вопреки общепринятой конституционной практике, согласно которой исполнительная власть не должна вмешиваться в вопросы правосудия.

Это уже и так являлось достаточно серьезной ошибкой, однако худшее было впереди. Когда дело дошло до палаты общин, Макдональд заявил, что с ним не консультировались насчет снятия обвинения и что он не рекомендовал подобную меру. Когда секретарю кабинета Морису Ханки сообщили об этом заявлении премьера, тот воскликнул: «Это гнусная ложь!» Общественное мнение в целом разделяло его точку зрения. А когда в ходе последующих дебатов премьер-министр попытался оправдать свои действия, даже Сноуден вынужден был согласиться, что его выступление было «непоследовательным, уклончивым и неискренним».

Однако с позиций сегодняшнего дня к Макдональду, возможно, следовало проявить некоторое снисхождение. Сейчас уже очевидно, что решение по делу Кэмпбелла он принимал в состоянии физического и морального истощения: возложив на себя двойной груз повседневных обязанностей премьер-министра и министра иностранных дел, он постоянно вел изнурительные переговоры с великими европейскими державами. Король предупреждал его об этом, однако Макдональд проигнорировал совет более опытного человека.

Макдональда осуждали не только за дело Кэмпбелла. Щепетильный в денежных делах и в вопросах, связанных с награждениями, он, однако, кое в чем стал следовать практике Ллойд Джорджа. Жалованье премьер-министра составляло 5 тыс. фунтов в год, так что его нельзя было назвать бедным человеком. Но его служебное положение было достаточно шатким, а обитателю дома № 10 не полагались, например, персональный автомобиль и средства на представительские расходы — он должен был сам обеспечивать себя даже бельем и посудой. Дочь Макдональда Ишбел, которая вела его хозяйство, продолжала покупать продукты в кооперативном магазине, а чтобы сократить расходы на отопление, семья обедала не в личных апартаментах, а в комнатах для приемов, которые отапливались за счет правительства.

Поэтому когда его старый друг, производитель печенья Александр Грант предложил ему во временное пользование автомашину «даймлер» и взаймы 40 тыс. фунтов в ценных бумагах, Макдональд с благодарностью принял его предложение. Основная сумма оставалась собственностью Гранта, а проценты, составлявшие 2 тыс. в год, доставались Макдональду. В такого рода услугах или в том, что они сохранялись в тайне, не было ничего необычного, по крайней мере по нормам общественной жизни 1920-х гг. Например, в бумагах Уинстона Черчилля находится письмо, которое он в свою бытность военным министром получил от сэра Эйба Бейли. В нем этот южноафриканский финансист сообщал, что покроет недостачу в случае любых потерь, связанных с размещением средств по его совету, прибыль же останется у Черчилля. Макдональда, однако, подвергли насмешкам (если не сказать хуже) из-за того, что он включил своего благодетеля в наградной список. Нельзя сказать, что Грант вовсе не заслуживал этой награды — титула баронета; в свое время он перевел 100 тыс. фунтов на создание Шотландской национальной библиотеки. И все же поступок Макдональда оказался несвоевременным, что и стало причиной незаслуженных нападок.

Тем не менее само по себе дело Кэмпбелла, при всех неприятных моментах и неудачных оправданиях премьер-министра, не должно было привести к падению его правительства. Премьер занял свой пост с четким пониманием того, что уйти в отставку он может, лишь потерпев поражение по жизненно важному политическому вопросу, либо после вотума недоверия. Данный же эпизод, считал поначалу Макдональд, является не более чем мелкой стычкой в обычной межпартийной борьбе. «Это всего лишь одно из злобных газетных выступлений, которые столь участились в последнее время», — говорил он королю. Но к началу октября Макдональд понял, что дело Кэмпбелла приобрело такой резонанс, что ему следует поставить вопрос о доверии. Обе оппозиционные партии искали повод для свержения правительства. Консерваторы надеялись, что победят на выборах, обыгрывая на них тему подчинения лейбористов коммунизму; либералы, как это ни парадоксально, боялись, что та самая умеренность лейбористов, которую они поставили условием их сохранения у власти, ослабит собственные позиции их партии, являющейся естественной альтернативой тори. 8 октября обе партии объединились и проголосовали за отставку правительства 364 голосами против 198.

На следующий день премьер-министр предложил распустить парламент. Король неохотно согласился, сетуя на то, что страна вынуждена нести лишние расходы и терпеть всяческие беспорядки, проводя за два года третьи всеобщие выборы, к тому же они вряд ли изменят соотношение сил в палате общин. Однако альтернативы не существовало — ни Болдуин, ни Асквит не были готовы сформировать правительство меньшинства. Тем не менее состоявшаяся 9 октября аудиенция проходила в теплой, а временами и весьма сердечной атмосфере — суверен и премьер-министр выражали друг другу взаимное уважение. «Вы поняли, что я нормальный человек, не так ли?» — сказал на прощание король.