Книга Потемкин - Саймон Себаг-Монтефиоре

«Место свято пусто не бывает», — заметил Завадовский по поводу случившегося.[851] Екатерина быстро нашла замену Мамонову, но, прежде чем сообщать о том Потемкину, хотела убедиться в правильности своего выбора. Уже в первом письме об истории с Мамоновым она упоминает, что собирается познакомиться с неким «Noiraud». А через три дня после заявления Мамонова Екатерина видится с этим Нуаро все чаще. Молодому человеку протежировали Анна Никитична Нарышкина и недруг Потемкина граф Николай Иванович Салтыков, заведовавший великокняжеским двором. Поскольку весь двор знал, что Мамонов влюблен в Щербатову, они не теряли времени и, опасаясь вмешательства Потемкина, подталкивали Нуаро к императрице. Не приходится сомневаться, что те, кто поддерживал нового кандидата в фавориты, намеревались ослабить позиции светлейшего, зная, что война не позволит ему вернуться, как это случилось после смерти Ланского. В июне 1789 года императрица, мучимая войной, разочарованная и уставшая, как никогда прежде была готова принять то, что ей предлагали.

Нуаро, 22-летний Платон Александрович Зубов, последний фаворит Екатерины, был, наверное, самым красивым из всех ее возлюбленных. Мускулистый, но стройный, изящный и темноволосый — отсюда прозвище, данное ему Екатериной, — он отличался холодным, надменным выражением лица. Необходимость заботиться о нем во время его частых болезней отвечала материнскому инстинкту Екатерины. Он воспитывался при дворе с семи лет; Екатерина оплачивала его обучение за границей. Жадный и амбициозный, он был неглуп, но лишен воображения и любознательности. Потемкин помогал Екатерине управлять империей и воевать, а Зубову отводилась роль компаньона и ученика в государственных делах.

Восхождение Зубова шло обычным порядком: однажды при дворе заметили, что молодой человек запросто подает руку императрице. На нем был новый мундир и большая шляпа с плюмажем. После вечерней карточной игры он сопроводил Екатерину в ее апартаменты и занял комнаты фаворита, где, очевидно, его ожидал денежный подарок. На следующий день приемная «нового божка» наполнилась просителями. 3 июля 1789 года Зубов получил чин полковника Конной гвардии и генерал-адъютанта — и тут же подарил Анне Нарышкиной часы за 2 тысячи рублей. Покровители Зубова уже опасались реакции Потемкина и предупреждали молодого человека, чтобы тот выказал почтение его светлости.

Екатерина снова влюбилась; она не переставала восхищаться Нуаро. «Мы любим этого ребенка, он действительно очень интересен». Влюбленность пожилой женщины в юношу моложе ее почти на сорок лет придавала ее радости приторный оттенок: «Я здорова и весела и как муха ожила». В то же самое время она с волнением ожидала, что скажет супруг.[852]

«Всего нужней Ваш покой, — осторожно написал Потемкин, — [...] он мне всего дороже». И продолжал: «Я у Вас в милости, так что ни по каким обстоятельствам вреда себе не ожидаю...» Екатерина не могла заставить себя написать имя молодого человека, но не переставала превозносить его достоинства: «...се Noiraud a de fort beaux yeux et ne manque pas de lecture» — и напоминала об их тайном союзе: «Правду говоришь, когда пишешь, что ты у меня в милости ни по каким обстоятельствам, кои вреда тебе причинить не могут [...] Злодеи твои, конечно, у меня успеха иметь не могут». А взамен она просила одобрения своей новой любви: «Утешь ты меня, приласкай нас».[853]

Зубова она буквально заставляла писать светлейшему льстивые письма: «При сем прилагаю к тебе письмо рекомендательное самой невинной души, которая в возможно лутчем расположении, с добрым сердцем и приятным умоначертанием. Я знаю, что ты меня любишь и ничем меня не оскорбишь. — И продолжала, словно извиняясь: — А без сего человека, вздумай сам, в каком бы я могла быть для здоровья моем фатальном положении. Adieu, mon ami. — Приласкай нас, чтоб мы совершенно были веселы».[854]

«Матушка моя родная, — отвечал Потемкин. — могу ли я не любить искренно человека, который тебе угождает. Вы можете быть уверены, что я к нему нелестную буду иметь дружбу за его к Вам привязанность». Получив от него долгожданные «ласковые» слова, она благодарила: «Мне очень приятно, мой друг, что вы довольны мной и маленьким Нуаро [...] Надеюсь, что он не избалуется». Эта надежда, однако, не оправдалась. Зубов проводил долгие часы перед зеркалом, завивая волосы, а его ручные обезьяны дергали за парики почтенных стариков. «Потемкин, — говорил Массон, — был обязан почти всем своим величием самому себе, тогда как Зубов — только дряхлости Екатерины».[855]

Возвышение Зубова нередко описывается как политический крах Потемкина, но так может казаться только в позднейшей исторической перспективе. После смерти светлейшего участие Зубова в государственных делах действительно весьма возросло, однако в момент выбора нового фаворита Потемкин заботился прежде всего о том, чтобы Екатерина нашла себе такого возлюбленного, который дал бы ей личное счастье, но не претендовал на управление империей. Потемкин не сожалел о конце карьеры своего ставленника Мамонова, потому что тот потерял уважение к Екатерине. В феврале 1790 года, когда светлейший приехал в Петербург, пошли слухи, что он продвигает в фавориты какого-то своего кандидата. Один из мемуаристов предполагал, что речь шла о младшем брате Зубова, Валериане, а это означает, что Зубовы не казались светлейшему враждебными. Граф де Дама, находившийся рядом с Потемкиным, также не замечал в нем никакой неприязни к Зубовым.[856] Поэтому неудивительно, что между светлейшим и фаворитом завязалась обычная переписка — младший любимец императрицы отдавал дань уважения старшему.

В июле 1789 года турецкий корпус сделал неожиданный бросок к молдавскому местечку Фокшаны, где австрийцы охраняли правый фланг армии Потемкина. Австрийский командующий, принц Кобург, трезво оценив свои возможности, призвал на помощь русских. Потемкин специально приказывал Суворову не позволять туркам концентрироваться. Получив известие Кобурга, Суворов бросил на подмогу австрийцам пять тысяч солдат. Они двигались с такой решительностью, что турецкий командующий принял их за авангард большой армии. 20-21 июля 1789 года в битве при Фокшанах маленький, но дисциплинированный корпус Суворова с помощью австрийских войск разбил войска сераскира Мустафы-паши, уничтожив полторы тысячи турок и потеряв всего несколько сотен человек. Турки бежали к Бухаресту. Суворов отошел на старые позиции.