Книга В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Второе обвинение, часто выдвигаемое против ОКВ, заключается в том, что подкрепление для люфтваффе не имело ничего общего с тем, которое предполагалось. Здесь тоже необходимо пояснение. Штабу оперативного руководства ОКВ не дозволялось много знать о ведении войны в воздухе. Поэтому мы были неприятно удивлены, когда по прибытии этих самых подкреплений 6–7 июня обнаружили, что «группы» (авиационные соединения), которые мы называли в приказах, а ОКЛ – в своих докладах о поддержке с воздуха, имеют всего лишь треть запланированного численного состава, другими словами, состоит из десяти, вместо тридцати, пригодных к эксплуатации самолетов. Кроме того, во время переброски на запад эти части из-за атак противника и плохих метеорологических условий рассредоточились, что привело к дальнейшим многочисленным потерям. Несколько первых «реактивных истребителей», «чудо-оружие», как и те ракеты, на которые рассчитывал Гитлер, ничего не меняли[266]. Превосходство противника в воздухе оказалось еще больше, чем предполагалось, и с первого же дня вторжения люфтваффе продемонстрировало полнейшую несостоятельность, которая и послужила основным фактором, делавшим невозможными любые шаги командования или передвижение войск.

В Берхтесгадене различные подразделения верховной ставки, каждое из которых, выполняя свою работу, зависело от другого, общались все это утро только по телефону. Йодль со своими помощниками находился в малой рейхсканцелярии, его штаб – в бараках Штруба, а Гитлер – в Бергхофе. Пока продолжали поступать новости, говорившие о том, что все это не похоже на отвлекающий удар, продолжались и споры по поводу ввода резервов, в основном непосредственно между Йодлем и начальником штаба главнокомандующего на Западе. Примерно в середине дня на инструктивное совещание собралась обычная компания, но именно на этот день пришелся венгерский государственный визит, в честь которого совещание проходило в замке Клессхейм, по меньшей мере в часе езды от места работы тех, кто в нем участвовал. Как всегда, после представления гостей было устроено «образцовое шоу», но в связи с событиями на западе прошло предварительное совещание в помещении, расположенном рядом с приемной. Все мы нервничали из-за зловещих событий, происходивших в данный момент, и, стоя без дела перед картами и схемами, ждали с некоторым волнением появления Гитлера и решений, которые он примет. Но нашим большим ожиданиям не суждено было сбыться. Как это часто бывало, Гитлер решил устроить спектакль. Подойдя к картам, он беззаботно хмыкнул и повел себя так, будто давным-давно ждал такой возможности свести счеты с противником. На необычно грубом австрийском он просто сказал: «Итак, мы просчитались». После коротких докладов о последних передвижениях, наших собственных и противника, мы поднялись на второй этаж, где было устроено то самое «образцовое шоу» для венгров, делегацию которых возглавлял их новый премьер-министр генерал Стояи, работавший до этого в течение нескольких лет военным атташе в Берлине. Привычные переоценки германских вооруженных сил и уверенность в «конечной победе» вызывали отвращение больше чем обычно. Бессмысленность этого дня, не принесшего никакого удовлетворения относительно того, что заботило ставку, отражена в дневнике Йодля. Вот все, что он записал 6 июня 1944 года: «Оперативный штаб [то есть его собственный штаб]. Почему не изданы приказы о вводе 189-й резервной дивизии и переброске на север 2-й танковой дивизии СС? 277-ю дивизию с 12 июня сменяет 34-я пехотная дивизия» – всего лишь обычные детали, разрушающие общую картину.

В тот же день в Нормандию был откомандирован младший офицер из штаба оперативного руководства. Между тем накануне я попросил разрешения поехать в Италию, чтобы составить собственное представление о ходе строительства оборонительной позиции на Апеннинах и получить более точные исходные данные для будущих приказов, касающихся нашей будущей стратегии на этом театре военных действий. Ввиду сложившейся ситуации встал вопрос, надо ли мне туда ехать. Йодль был склонен считать, что, вопреки первоначальным указаниям Гитлера, после сдачи Рима войска надо отводить как раз к рубежу на Апеннинах и что только по прибытии туда мы можем вернуться к обороне. Поэтому, справившись у Гитлера, он подтвердил, что я могу ехать. Так что, несмотря на тяжелую обстановку на Западе, ранним утром 7 июня я отправился в поездку и вернулся в Берхтесгаден только 12-го.

Полистав страницы дневника Йодля за тот период, вы не найдете там ни одного упоминания о каких-то размышлениях или решениях, связанных с ситуацией на западе. Есть страницы, на которых воспроизведен доклад коменданта острова Крит и изложены замечания Гитлера, есть критический анализ количества и размещения отдельных противотанковых орудий и береговых батарей, а также степени подготовки отдельных пехотных рот на этом далеком острове. Есть и другие пассажи, не имеющие никакого отношения к состоянию дел на западе. Есть резюме доклада генерала Штудента о ходе формирования «парашютной армии», а 12 июня – всякие мелочи, включая неприятные слухи насчет одного штабного офицера, который, как выяснилось, был зятем Гальдера. Там даже нет ни слова о решении вернуть с Восточного фронта 2-й танковый корпус СС, состоявший из 9—10 танковых дивизий. Ни из записей Йодля, ни из записей военного журнала штаба оперативного руководства не узнаешь, что самое позднее к 9 июня завершился, по мнению верховной ставки, первый этап боев против вторжения и что намерение разгромить противника на пляжной полосе и на берегу, пока ему не удалось использовать свое численное превосходство, не осуществилось. Более того, не проясняют они и того факта, что теперь проблема заключалась не в том, чтобы подтянуть дополнительные силы, а в том, что настал момент пересмотреть все фундаментальные принципы будущей стратегии. Вопросы стратегии и подкрепления, разумеется, взаимосвязаны. И на то и на другое явно влиял тот факт, что верховная ставка, как, безусловно, и главнокомандующий на Западе с фельдмаршалом Роммелем, была убеждена – и сохраняла эту убежденность долгое время, – что, хотя высадку противника в Нормандии нельзя уже рассматривать как всего лишь отвлекающий маневр, вскоре через пролив последует новый удар. Самого Гитлера беспокоили Бретань, считавшаяся, по общему мнению, подходящим районом для нового вторжения, а также Средиземноморское побережье Франции.

Роммель и штаб оперативного руководства ОКВ, что важно – без участия Йодля, независимо друг от друга пришли к выводу, что следует идти на любой риск и сосредоточить все имеющиеся в наличии силы для быстрого нанесения контрудара по только что высадившемуся противнику, что на самом деле и было заложено в директиве № 51. Больше к такому выводу не пришел никто. Самое главное было перебросить с берегов пролива в Нормандию основную часть 15-й армии, а затем собрать все войска, которые можно было быстро доставить из других частей Франции, и таким образом подготовиться к началу решительного контрнаступления.

Это было слишком смелое решение для Гитлера. Он не допускал никакого ослабления 15-й армии. Однако любые другие подкрепления не смогли бы добраться за несколько дней или даже недель. В результате, несмотря на то что Верховное командование придерживалось своего решения восстановить береговую линию фронта по всей длине, единственными, кто мог это сделать, были войска, находившиеся там, а их было явно недостаточно. Как и в Анцио, здесь мало было толку от приказов расчленить в ходе локальных массированных контратак вражеский плацдарм (который тем временем постоянно расширялся) и затем «полностью его уничтожить». С этой целью отдавались приказы высвободить танковые дивизии, которые тем временем, наряду со всеми прочими имеющимися силами, вступили в оборонительные бои, и использовать их в качестве ударной силы. Гитлер решил, что основным районом этих оборонительно-наступательных действий должен стать восточный фланг плацдарма у Кана. Однако Рундштедт и Роммель уже начали волноваться по поводу западного фланга и обороны Шербура.