Книга Приключения Кавалера и Клея - Майкл Чабон

Американец уже ополовинил сотню метров, что их разделяли, прежде чем Геолог начал задумываться, не может ли он быть единственным уцелевшим при аварии. Незваный гость шел неуверенно, волоча правую ногу, а отверстие его капюшона смотрело прямо вперед. Он явно не предполагал появления спутников. Сунув руки в карманы парки, словно бы для тепла, не показывая лица из-за меховой оторочки капюшона, американец топал походкой огородного пугала. Вид рукавов, хлопающих мужчину по бокам, стал раздражать Геолога. Все выглядело так, словно к нему вышагивала парка, полная голых костей, призрак некой неудавшейся экспедиции. Геолог поднял пистолет, вытянул руку и прицелился точно в испарения, выходящие из центра капюшона. Американец остановился, и его парка стала как-то кривиться и комкаться, словно он силился вытащить руки наружу. Ему как раз удалось просунуть руки в манжеты рукавов, протягивая их вперед в жесте не то протеста, не то примирения, когда первый выстрел угодил ему в плечо, резко его разворачивая.

Мальчишкой Мекленбург стрелял из рогатки по воробьям и белкам, однако стрелять из пистолета ему еще ни разу не доводилось. Рука его зазвенела от боли, холод быстро ее заморозил, а отдача разбила ее на кусочки. Тогда Геолог быстро, прежде чем боль, страх и сомнения в своих действиях смогли бы его остановить, выпустил всю остальную обойму. Только полностью ее опустошив, Мекленбург вдруг понял, что стрелял с закрытыми глазами. Когда же он снова их открыл, американец стоял прямо перед ним. Он уже оттолкнул назад меховое кольцо, и его волосы и брови, увлажненные дыханием внутри капюшона, почти сразу же стали покрываться инеем. Несмотря на бороду, изящное орлиное лицо американца казалось совсем молодым.

— Очень рад наконец-то сюда прибыть, — сказал американец на безупречном немецком. И улыбнулся. Улыбка на миг застыла, словно для моментального снимка. В плече парки зияла аккуратная черная дырочка. — Полет вышел трудный.

Американец снова сунул руку под парку и немного там порылся. Когда рука снова появилась снаружи, в ней был зажат автоматический пистолет. Молодой человек стал поднимать пистолет вверх, словно желая выстрелить в небо, но затем рука его дернулась. Геолог сделал шаг назад, собрался с духом и бросился на американца, пытаясь ухватиться за его пистолет. Как только он это сделал, до него вдруг дошло, что он неверно оценил ситуацию. На самом деле американец хотел отбросить пистолет в сторону, а его безобидное и даже слегка грустное поведение вовсе не было какой-то хитрой уловкой. Все это просто-напросто объяснялось ошалелым и неуверенным облегчением человека, который пережил тяжкое испытание и теперь рад был остаться в живых. Мекленбург тут же ощутил острый укол стыда за свое поведение, ибо он был мирным ученым и всегда сожалел о насилии. Мало того, он всегда уважал американцев и даже ими восхищался, в процессе своей научной карьеры познакомившись с немалым их числом. Человек общительный, Мекленбург чуть не умер от одиночества в этот последний месяц, а теперь на него прямо с небес упал этот интеллигентный, толковый молодой человек, с котором он смог бы поговорить (не иначе как на немецком!) о Луи Армстронге и Бенни Гудмене. И вот, едва лишь его увидев, он в него выстрелил — и не просто выстрелил, а выпустил всю обойму — да еще сделал это в том месте, где, как Мекленбург долго и упорно всем доказывал, единственной надеждой на выживание являлось мирное сотрудничество всех наций.

Тут ухо немца уловило звук в тональности до диез, и со странным чувством облегчения он ощутил, как его измученный кишечник опустошает свое содержимое ему в брюки. Американец с видом потрясенным, печальным и одиноким поймал на руки оседающего на снег врага. Геолог открыл рот, но не издал ни звука — лишь почувствовал, как пузырек слюны замерзает у него на губах. «Каким же я был лицемером!» — подумал он.

Джо потребовалось почти полчаса, чтобы оттащить немца на десять из тех двадцати метров, что отделяли их от люка на станцию «Йотунхайм». Все это казалось жуткой тратой сил физических и моральных, но Джо знал, что внутри станции должны найтись какие-то медицинские средства, и был твердо намерен спасти жизнь тому самому человеку, которого он всего лишь пять суток тому назад полетел убивать — за целых восемьсот миль бесполезного льда. Джо требовался бензоин, вата, гемостатические зажимы, иголка и нитка. Еще ему требовался морфин, одеяла и красноватый огонь надежной немецкой печи. Шок и аромат жизни, струящейся алой жизни, что исходил от следа немецкой крови на снегу, служил Джо страшным упреком, укоризненным напоминанием о чем-то прекрасном и неоценимом, вроде самой невинности, что он предательским образом выманил на Лед. Ничто из случавшегося с ним прежде — ни убийство Моллюска, ни последнее жалобное бормотание Джона Весли Шэнненхауса, ни смерть отца, ни интернирование матери и дедушки, ни даже утопление любимого брата, — не разбивало ему сердце так страшно и бесповоротно, как понимание, пришедшее к нему на полпути до заиндевевшего цинкового люка немецкой станции, что он тащит за собой труп.

7

Неформальные германские территориальные претензии в регионах, граничащих с морем Уэдделла, были впервые выдвинуты после завершения экспедиции Филхнера 1911–1913 годов. Летя вперед вместе с орлом Гогенцоллернов, корабль «Дойчланд» под командой выдающегося ученого и полярного исследователя Вильгельма Филхнера заплыл в это гнетущее море гораздо южнее любого из предыдущих судов, пробивая себе дорогу сквозь почти сплошной паковый лед, пока не достиг необъятного, непроходимого частокола барьерного льда. Тогда «Дойчланд» повернул на запад и проплыл сто с лишним миль, но так и не отыскал никакого разрыва или точки доступа к отвесным утесам шельфа, носящего ныне имя Филхнера. Так уж получается, что исследователи неизменно дают свои имена местам, которые изводят их или убивают.

Наконец, всего за несколько недель до конца сезона, экспедиция наконец наткнулась на подходящее место, трещину в Барьере, где уровень шельфа резко падал до считанных футов над уровнем моря. Полдюжины ледовых якорей быстро вогнали в берег этого небольшого заливчика, который исследователи назвали бухтой Кайзера Вильгельма Второго, после чего туда сгрузили упаковочные клети для сооружения зимней базы. Затем немцы выбрали площадку в трех милях от берега для возведения хижины, которой они дали чересчур величественное название Аугустабурга, и приготовились затаиться в этой самой южной германской колонии до весны. Однако их планы внезапно на корню разрушил целый ряд мощных сотрясений во льду, после чего почти оглохшая команда «Дойчланда» с ужасом и благоговением пронаблюдала за отделением в нескольких милях к востоку от судна гигантского айсберга. Проведя весьма неприятную неделю в раздумьях и спорах о том, стоит ли слепо полагаться на волю судьбы, исследователи бросили лагерь, вернулись на корабль и поплыли на север. Однако их почти тут же сковали льды, и отважные немцы провели зиму, прожевывая свои коренные зубы в море Уэдделла, прежде чем наступление более теплой погоды позволило им из последних сил потащиться домой.

Именно в базовом лагере, брошенном экспедицией Вильгельма Филхнера, ледоколом ВМФ США «Уильям Дайер» был обнаружен радист второго класса Йозеф Кавалер. Находясь в бесперебойном контакте с судном посредством переносной рации, он передавал туда более-менее точные данные о своем местонахождении. Коммандер Фрэнк Дж. Кемп, капитан «Уильяма Дайера», отметил в судовом журнале, что молодой человек перенес в последние три недели существенные тяготы, пережив два длинных одиночных перелета, совершенных лишь с ограниченными пилотными навыками и с умирающим товарищем в качестве штурмана, а также десятимильный переход со сломанной лодыжкой к городу-призраку под названием Аугустабург.