Книга "Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

«Я был просто в отчаянии», — писал Черняев, возможно, самый лояльный советник Горбачёва. Он написал заявление об отставке, порицая Горбачёва за то, что «…Вы обрекли себя на политику, цели которой можно достигнуть только силой. И тем самым вошли в противоречие с провозглашённой Вами самим философией». Реакционеры вели себя «жалко и позорно, — писал Черняев. — Они дискредитируют Вас, представляют Центр в нелепом виде. Впрочем, Вы повторили их “логику”. А она — как на деревенской улице: меня, мол, побили… Я позову старшего брата, и он вам покажет!.. Разрушается главное, что было достигнуто в ходе политики нового мышления — доверие. Вам уже теперь не поверят, как бы Вы отныне ни поступали». Черняев вспоминал о своём партнёре Горбачёве — «великом новаторе и авторе перестройки». Но «сейчас я его не узнаю и не понимаю».[695]

Однако Черняев так и не отдал Горбачёву это письмо, и так и не подал в отставку. Горбачёв воздержался от репрессий, на которые надеялись реакционеры. Но в то же время, писал Черняев, Горбачёв так и не понял, что его призывы взяться за ум и перейти к переговорам не могли остановить сецессию {Сецессия (лат. secessio — уход; от secedo — ухожу) — выход из состава государства (как правило, федеративного) какой-либо его части (как правило, субъекта федерации). Результат сепаратизма; антоним аннексии. Термин в этом значении появился во время американской Войны за независимость. — Прим. ред.} прибалтийских республик. Она была неизбежна.

***

Американско-британская группа экспертов по биологическому оружию покинула Советский Союз 19–20 января, и уехали они ещё более встревоженными, чем прибыли. В течение нескольких недель британцы и американцы подготовили отчёт. 5 марта новый британский премьер Джон Мейджор на встрече тет-а-тет в Москве рассказал Горбачёву о том, как его тревожит биологическое оружие. 15 марта Вейнер встретился в Кремле с Горбачёвым и выразил протест в связи с «колоссальной» советской программой по разработке биологического оружия. Горбачёв поинтересовался: «Может, это фантазии?» Бейкер ответил: «Мы так не думаем». 25 марта он вновь поднял этот вопрос в документах по итогам январских поездок, которые отправил Горбачёву.[696] Но ни Мейджор, ни Бейкер ни слова об этом не сказали публично.

Сначала откровения Пасечника имело смысл держать в тайне, чтобы не создавать Горбачёву лишних проблем. Теперь его положение было ещё более шатким. Новый советско-американский договор о стратегических вооружениях, который готовили годами, наконец был близок к завершению. Если бы подробности о советской программе всплыли, шансов на ратификацию сенатом нового договора не было.

Пятого апреля британский посол Брейтвейт приехал на встречу с Черняевым. В этот раз у него было формальное письменное сообщение от Мейджора — выводы по итогам январских поездок.[697] 11 мая министр иностранных дел Бессмертных передал ответ на мартовские бумаги Бейкера. Прикрытие продолжалось по всем фронтам.

***

В конце мая Маргарет Тэтчер, теперь уже находясь в отставке, нанесла визит Горбачёву в Кремле. После ужина с ним она вернулась в резиденцию британского посла, где ждали Брейтвейт и американский посол Мэтлок, находившийся там по приглашению Тэтчер. С бокалом в руке Тэтчер расположилась в кресле в кабинете Брейтвейта, повернулась к Мэтлоку и сказала: «Пожалуйста, передайте сообщение моему другу Джорджу». Она имела в виду президента США.

«Нам нужно помочь Михаилу, — призвала она. — Конечно, вы, американцы, не можете и не должны делать всё сами, но Джорджу придётся возглавить эту помощь, как было с Кувейтом». Тут, как вспоминал Мэтлок, она сделала паузу, а затем объяснила, почему так убеждена в этом. «Всего несколько лет назад Рон и я отдали бы всё в мире, чтобы добиться того, что сейчас уже произошло». Она хотела, чтобы Буш пригласил Горбачёва на саммит «семёрки» в Лондоне в июле и предложил ему крупномасштабную западную помощь. Мэтлок колебался. Советская экономика была в руинах, и западные вливания могли оказаться пустой тратой средств, сказал он. Тэтчер вспыхнула: «Вы говорите как дипломат! Только ищете повод ничего не делать. Почему бы вам не рассуждать как государственному деятелю? Нам нужно политическое решение, чтобы поддержать этот процесс, который так нам всем нужен».

Вечером Мэтлок передал Бушу сообщение Тэтчер. В своём дневнике он записал: «Я думаю, миссис Тэтчер права».[698]

***

Семнадцатого июня премьер-министр Валентин Павлов, один из реакционеров, спланировавших нападение в Вильнюсе, попросил Верховный Совет наделить его чрезвычайными полномочиями, какими мог располагать только президент. Он даже не предупредил об этом Горбачёва. Это была наглая попытка захвата власти, но Горбачёв лишь заявил, что не поддерживает это предложение. На закрытом заседании парламента выступили и другие реакционеры, находившиеся в самом центре надвигающейся бури: председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны Дмитрий Язов и министр внутренних дел Борис Пуго. Они поддержали Павлова.

Мэтлок был удивлён нерешительностью Горбачёва. Почему он не уволил этих назначенцев, пытающихся узурпировать власть? 20 июня Мэтлок пил кофе с Гавриилом Поповым, близким соратником Ельцина, которого растущее демократическое движение только что привело на пост мэра Москвы. Когда они были одни в библиотеке Спасо-Хауса, резиденции американского посла. Попов достал лист бумаги, нацарапал записку и отдал её Мэтлоку. Крупные, неровные каракули:

«Готовится заговор, чтобы убрать Горбачёва. Надо немедленно сообщить Борису Николаевичу».

Ельцин в тот момент был в Соединённых Штатах. Мэтлок написал на том же листе:

«Я передам сообщение. Кто за этим стоит?»

Попов дописал на бумаге и пододвинул её Мэтлоку:

«Павлов, Крючков, Язов, Лукьянов».

Когда Мэтлок прочитал, Попов забрал бумажку, порвал в клочки и положил в карман.[699]

Мэтлок отправил в Вашингтон срочное сообщение для Буша, который должен был встретиться с Ельциным в Белом доме в тот же день. Через несколько часов Мэтлок получил указания: передать предупреждение Горбачёву. Он прибыл в кабинет Горбачёва около 8:20 вечера, в Москве в это время года было ещё светло. В кабинете был и Черняев. Горбачёв поздоровался с Мэтлоком — «Товарищ посол!» — и принялся громко его расхваливать, от чего тот почувствовал себя неудобно. Мэтлок сидел за длинным столом лицом к окну, Горбачёв с Черняевым сели с другой стороны.