Книга Стража Лопухастых островов - Владислав Крапивин

— Господа! Небольшая заминка, вызванная, очевидно легкой неполадкой в пульте управления. Одну секундочку… Не найдется ли у кого-нибудь отверточка?

Отверточка тут же нашлась у Андрея Андреевича. Он без слов достал из-за пазухи карманный набор инструментов.

— Одну минуточку… — Домби-Дорритов нацелился стальным жалом на головку шурупа, завертел… — Одно мгновение!.. А пока, может быть, кто-то еще захочет почитать стихи? Или… споет? Как наш славный Ёжик… хе-хе…

Ни декламировать, ни петь никто не захотел. Все, вытянув шеи (а на задних рядах — встав с сидений) смотрели, как иллюзионист копается отверткой в пульте. Анна Львовна стояла от него в двух шагах и стискивала щеки. К ней подошли Вера Евгеньевна и Андрей Андреевич.

Андрей Андреевич что-то негромко говорил Анне Львовне. Наверно, утешал.

Утешать и уговаривать людей не терять надежду было ему не привыкать. Многие знали, что раньше учитель труда служил священником. А кое-кто знал даже, почему он из священников ушел. Об этом однажды рассказал одноклассникам Коля Соломин (то есть Соломинка или Солома). У Соломы было интересное свойство: он очень много знал про жителей Малых Репейников. Откуда и почему, никто не мог понять. Может быть, от того, что в будущем Николай Соломин собирался стать журналистом и с детства оттачивал умение собирать и запоминать всякую информацию. При этом он вовсе не был болтуном и сплетником. Никаких гадостей никогда ни про кого не говорил. Но время от времени мог удивить приятелей чем-нибудь интересным. И вот однажды поведал Пузырю, Лаптю и еще нескольким ребятам, что оказались рядом, такое:

— Он же ничего плохого не сделал, когда был попом. Его уволили оттуда, потому что он отказался благословлять танки. Обрызгивать святой водой…

— Какие танки? — удивился Пузырь. — Они же в церковь не ходят!

— Перед отправкой эшелона. Солдат отправляли на южную границу, и с ними несколько танков. Молебен был. Потом начали танки обрызгивать. А наш Андреич говорит: эти машины есть орудие смертоубийства, и тратить на них святую воду — дело не угодное Богу, потому что в Библии написано: «Не убий». Не убивай, то есть… Конечно, случился скандал. Вызвали отца Андрея на их церковный совет, и архирей, или кто там у них главный, давай упрекать: «Как же тебе на стыдно! Покайся! Ты отказался выполнить свой долг! Другие пастыри (священники то есть) всегда поддерживают в ратниках боевой дух, бывают в окопах и даже прыгают с парашютом на боевые позиции, а ты…» А он в ответ: «Ну и допрыгаются… Мы и так уже допрыгались с этой войной…» Ну, ему и говорят: «Ступай, не достоин ты…»

Священного сана у Андрея Андреевича теперь не было, но прежняя душевная мягкость и готовность помочь в беде никуда не девались. А уж если помощь нужна человеку, который тайно дорог твоему сердцу… И Андрей Андреевич говорил тихо, но убедительно. Все мол наладится очень скоро, не надо предаваться унынию…

Чарли Афанасьевич тем временем привинтил крышку пульта, зачем-то поднес его к уху (будто и вправду сотовый телефон), помигал, неуверенно описал злополучным прибором круг в воздухе и…

— Ура-а-а!! — дружно завопили зрители.

Слегка встрепанный, но живой-здоровый Ига Егоров стоял в ящике под окнами. Послушал радостные крики, помахал руками, поддернул на коленях брюки и перелез через картонный край. Домби-Дорритов подскочил к нему. Спросил быстрым шепотом:

— Где ты был?

— Как где? Там. В коробке…

— И ничего не почувствовал?

— Я? Не-а…

— И не показалось, что долго?

— Не-а…

Чарли Афанасьевич за руку потащил его на крыльцо. Там, не отпуская Игу, он стал раскланиваться и рукой с пультом посылать приветствия зрителям. Ига тоже неловко поклонился (а что делать-то, надо играть роль до конца). Публика рукоплескала. Казимир Гансович, снова оказавшийся у крыльца, тоже рукоплескал (точнее, «крылоплескал»).

На этом концерт окончился. Вера Евгеньевна еще раз пожелала всем счастливых каникул, и народ начал разбегаться. Ига снова уверил Анну Львовну и обступивших его одноклассников, что ничего не испытывал и задержки не заметил. Мол, всего-то одна секунда…

Наконец его оставили в покое. Он пошел к выходу из сквера.

2

На улице, где садовая изгородь делала изгиб, чтобы не мешать расти высоченному тополю, Ига увидел Пузыря, Соломинку и Лаптя. Они удерживали в углу тощего мальчишку в камуфляже и с видеокамерой. Звали их пленника, если вы помните, О-пиратор. Трое друзей вели допрос О-пиратора. Без лишней грубости, но настойчиво. Тут же был Генка Репьев с Ёжиком в корзинке. Возможно, Генка оказался рядом по случайности. Но раз уж оказался, то принял участие, подавал реплики:

— Он не только сегодня! Он еще и вчера крутился с камерой, когда мы над оврагом змея запускали! И вообще…

— Чего это вы, ребята, делаете с человеком? — удивился Ига.

Генка объяснил бодро, хотя, кажется, с внутренней неловкостью:

— Вот, шпиона поймали…

О-пиратор отозвался со слезинкой, но дерзко:

— Никакой я не шпион! Нельзя, что ли снимать где хочешь?

— А зачем ты снимаешь секретно? — вредным голосом спросил Пузырь. — Притаился в лопухах и через решетку… Наверно, весь концерт отснял скрытой камерой.

— Ну, и нельзя, что ли? Это же концерт, а не военный завод! — совсем уже тонким голосом огрызнулся О-пиратор. Он прижимал к камуфляжу маленькую старую камеру и хлопал белыми ресницами.

— Вы чего, лопухастые? Спятили, да? — сказал Ига. — Мы в свободном городе живем, не в зоне. А вы поймали и допрашиваете. Может еще пинков надаете, как новогруздевские бабуины?

— Да кто его ловил! — Пузырь возмущенно поддернул широкие штаны (новые, без дыр на коленях). — Мы его от Казимира спасали!

— Да, Ига, ты же не знаешь всей ситуации, — вмешался деликатный Лапоть (Стасик Полуэктов). — Этот мальчик снимал у решетки, а Казимир подкрался сзади да как налетит! И погнался! И загнал сюда, в угол. Мы его еле отбили, а потом уже стали расспрашивать…

Взъерошенный Казимир ходил неподалеку и всем своим видом показывал, что не считает себя виноватым.

Ига помигал. Ну и дела! Интеллигентный гусь Казимимр сроду ни на кого не нападал.

— Казимир Гансович, вы не заболели?

Гусь возбужденно загоготал. Генка наклонился к корзинке:

— Ёжик, что он говорит?.. Ребята, он говорит, что Казимиру показалось, что у этого… у О-пиратора… скверные замыслы…

«Ну и гусь!» — чуть не сказал Ига (конечно, про О-пирпатора), но это оскорбило бы Казимира. Ига только помотал головой. И спросил у мальчишки с камерой:

— А на самом деле у тебя какие замыслы?

— Да никаких! Снимаю хронику про здешние места, вот и все!

— А почему украдкой-то?! — вскинулся Генка, чья поэтическая натура всегда требовала ясности помыслов.