Книга Король Красного острова - Валерий Поволяев

Он представил себе, как приедет в Ичинск, войдет в скромный храм, стоящий на пригорке, откроет дверь и около икон увидит отца, освещенного неярким спокойным пламенем лампад. У Устюжанинова всегда сердце перехватывало от такого видения, он вскидывался невольно, устремлялся вперед и в следующее мгновение останавливал себя – ничего перед ним не было, ни отца, ни храма… До ичинской церкви еще надо было доехать.

На постоялых дворах к Устюжанинову относились с опаской: этот человек большинству людей не был понятен, слишком загадочный, таинственный, и вообще неведомо было, к какому сословию он принадлежал – то ли благородным дворянам был, то ли безродным смердам – поди разбери. Относились к нему примерно так же, как отнесся канцелярист Петербургской таможни, теснящийся вместе с тремя вооруженными солдатами в жалкой конторке…

Прошло очень много времени, прежде чем Устюжанинов добрался до Иркутска. Иркутск в ту пору был центром огромной территории – всей Восточной Сибири, в том числе и Камчатки – и птице не облететь, и глазом не окинуть – в Иркутск стекались все сведения великого края, сведения здесь сортировались, шлифовались, причесывались и переправлялись в Санкт-Петербург.

Впрочем, не все новости, естественно, шли в Санкт-Петербург, а только те, которые были лично отобраны губернатором.

Первым делом Устюжанинов отправился в управление епархиального архиерея, там должны были знать, жив ли ичинский священник отец Алексий Устюжанинов или нет. В управлении епархии ему сообщили, что в Ичинске уже несколько лет служит новый протоиерей, а старый отец Алексий скончался четыре года назад. Похоронен там же, в Ичинске.

Имелись в епархии и сведения о сестре Устюжанинова, она сейчас живет недалеко от Иркутска, на нерчинских рудниках – вышла замуж за священника местного прихода отца Николая и считается почтенной матушкой.

Вот и обрезан путь на Камчатку. Раз нет отца, то незачем пока в Ичинск и ехать. Если только побывать на кладбище, на могиле, но это он может сделать позже… Так оно и будет, а пока нужно было устраивать свою жизнь, искать приют – нельзя, чтобы над головой не было крыши. Без крова своего человек – это не человек. Половина человека. Что-то близкое к животному…

Устюжанинов решил остаться в Нерчинске. Все-таки здесь находится родная душа – его сестра Полина. Больше родных у него нет нигде в России. Ни в одной вотчине…

Встречу его с Полиной описать невозможно, описанию она не поддается; вначале сестра едва не грохнулась в обморок, а потом плакала целых полчаса, не переставая – выплакала все слезы, которые у нее имелись, задыхалась и сглатывала их, – успокоилась лишь, когда слез не стало.

Жилье у матушки Полины с мужем было тесным, но на Руси всегда считалось, что в тесноте – не в обиде, поэтому Устюжанинову был выделен за занавеской угол с топчаном.

Он поставил дорожный сундучок на пол, сел на топчан и вытянул ноги. Вот и конец путешествию, которое продолжалось восемнадцать лет.

По дому, радостно вскрикивая, носилась Полина, выставляя по случаю приезда брата на стол все, что имелось в продуктовом подполе, а муж ее, приходской батюшка, отменил по этому поводу вечернюю службу.

Устюжанинов, вздохнув, достал из кармана костяного божка Ажуналачье. Все семнадцать лет скитаний божок находился с ним, обошел весь свет и вернулся на родную землю – до Камчатки ведь совсем недалеко… Да и Нерчинск – это тоже родная земля, своя. На Камчатке не только местный народ, туземцы островные держали этих божков в юртах и чумах, русские – особенно казаки, держали тоже.

Именно в ту пору известный историк Федор Каржавин писал: «Божок Ажуналачье у всех камчадалов караулит юрту от лесных духов, а в поставце – посуду от воров. Он хоть и болванчик, а пользу делает. Сему не дивись!»

Далее Каржавин довольно ехидно замечал, что в России у бедного, но разумного человека все идет на пользу – в отличие от «богатых дураков»: те отливают божков из чистого золота, но это не помогает им – золотые божки не умеют служить человеку так верно и надежно, как те, что сделаны из простых материалов – выточенные из камня, кости или вырезанные из дерева.

Устюжаниновский божок был вырезан из старого моржового клыка. Устюжанинов погладил его пальцами и с нежностью поморгал влажными глазами: «Спасибо тебе, Ажуналачье, что не дал сгинуть в скитаниях и вновь привел меня домой».

Небо в маленьких оконцах Полининого дома было светлым, чистым и очень холодным. На Камчатке такого неба, например, не бывает, там небо – совсем иное, более теплое, что ли… Хотя зимой морозы там зверствуют по-настоящему, на лету сшибают птиц и те падают на землю, кувыркаются по снегу уже мертвые.

А небо подает надежду – невзирая на холод, в нем должны появиться теплые краски.

Полина тем временем перестала суетиться, бегать по дому и стучать плошками – принарядилась, стала совсем девчонкой, в которой от дородной, изображенной во многих сказках попадьи не было совершенно ничего, и позвала Устюжанинова и мужа своего за стол.

От вида разваренной дымящейся картошки у Устюжанинова даже горло стиснуло; это было по-русски, по-нашенски, нигде больше семьи так не усаживаются вокруг блюда с дымящейся картошкой, как в России.

– Мы тебя местной рыбкой угостим, – пообещал Полинин муж Николай, – на Мадагаскаре такой точно нет.

– И на Камчатке нет, – добавила Полина, – это я знаю по себе. – Она вся светилась – так была рада приезду брата.

Местным деликатесом оказался ленок – нежная сильная рыба, украшенная святым пером, что свидетельствовало о ее благородном происхождении. Особенно вкусен был ленок скорого посола, отец Николай приготовил его в глиняной крынке, куда натолкал ленка, порезанного крупными кусками, и присыпал солью.

Накрыв горло крынки широкой ладонью, отец Николай потряс посудину, чтобы соль распределилась равномерно, поставил на подоконник, прилаженный к слюдяному окошку и дал постоять минут десять. Потом вывалил рыбу в оловянное блюдо, украшенное иркутским гербом – продукт был готов.

Всякую рыбу доводилось пробовать Устюжанинову, в том числе и экзотическую южную, тающую во рту, будто свежее коровье масло, но такой рыбы он еще не ел.

– Пробуй, пробуй, – поощрял его отец Николай, – съедим это блюдо – приготовим новое.

Хорошо было Устюжанинову у сестры Полины, душа здесь ощущала себя совсем по-иному, чем в других местах, – раскрепощенно, удобно, светло. О теле уже и говорить не приходилось, – поскольку Устюжанинов бывал в разных передрягах, то тело его к неудобствам привыкло, на них хозяин уже не обращал внимания…

Да, решение принято правильное: надо оставаться здесь, от добра добра не ищут, лучшего места, чем Нерчинск, на нынешний день не найти. Конечно, хотелось бы и в Большерецк заглянуть, может быть, даже Гришку Нилова увидеть, – если, конечно, он там обретается, – и в Ичинске на могилах побывать, но пока не дано.

На это надо будет отвести как минимум полгода…

В общем, поездка в Большерецк откладывалась.