Книга Вне закона - Овидий Горчаков

– Что у вас там случилось? – спросил Самсонов с ненужной строгостью в голосе.

– Гущин с минерами нарвался на немцев за Хачинкой, – ответил Щелкунов. Было видно, что его грызла досада: рядом сражаются, а Щелкунова забыли, не позвали…

– Дай ты мне, Володька, сказать, – вмешался Баженов. – Выехали мы с Гущиным на операцию. Жара, лошади еле плетутся, почти все дрыхнут с недосыпу на подводах…

Самсонов сунул большие пальцы рук за широкий комсоставский ремень и нетерпеливо перебирал свободными пальцами.

– Только перевалили мы, значит, через песчаный бугор, что километра полтора от Хачинки, – и вдруг: «Русс, хальт, хенде хох!» И сразу – бах-бах! тр-р-р! Глядь, мама родная, в полсотни шагах – крытая семитонная фрицевская машина и человек сорок фрицев, разворачиваются цепью и на нас прут. Ребята – шмыг с телеги в кусты, а я вижу – не уйти нам, труба, кругом за кустарником чисто поле.

– Воевать не умеете! – прервал пулеметчика Самсонов. – Какой дурак без разведки выезжает на обратный скат высоты через ее гребень!

– Схватил я пулемет, – не останавливался Баженов, – и навскидку длинной очередью веером полоснул по фрицам. Пара фрицев тут же отдала душу Богу, а остальные за кусты попадали. Я тоже сиганул за куст, оглянулся назад, где ребята были – пусто, только Володька Терентьев, мой второй номер, нарезает…

– Куда все, туда и я, – вспыхнул, потупясь, Терентьев.

– Тут я как завою благим матом, во всю глотку: «Володька, мать твою за ногу! Диски!!» Услыхал Володька крик души и, смотрю, не сбавляя хода, назад к телегам чешет. Я его прицельными очередями прикрываю, а он подлетел, цап коробку с дисками. Ну, думаю, капут ему, уже фрицы лошадей скосили… Вижу, самый ближний ко мне фриц – плечистый, со шрамом вдоль щеки – в меня из винтовки целится. Я прыг в сторону, одна пуля над ухом прозвенела, оступился, упал… Стал подниматься, а тут как звезданет меня вот сюда, пониже плеча, так я даже пулемет чуть не выронил. Смотрю, уж далеко по ячменю Гущин и минеры драпают… Рука онемела, кровь хлещет… «Крышка! – думаю. – В открытом поле нас как куропаток перещелкают». Бухнулись мы с Терентьевым за грядку, стер я сухой рукой кровь с пулемета. Тут я ихний лагерь почему-то вспомнил. «Ах вы, мать вашу!.. – ругаю их про себя. – Это вам, сволочи, не над безоружными пленными измываться!..»

– Короче, Баженов! – раздраженно, нетерпеливо поморщился Самсонов и тут же напрягся, вытянулся.

Вдали затарахтел мотоцикл. Это Кухарченко возвращался из Пчельни. Затормозив у своего шалаша, он не спеша установил мотоцикл и, сунув руки в карманы галифе, разминая ноги, зашагал к толпе.

– Заприметил я по горбатой фуражке ихнего офицера – худой и высокий, как вот Щелкунов. Встал на колени и всадил в него очередь. Вот где крик души был, смертный крик! Согнулся он в три погибели, схватился за живот и шмякнулся оземь. Я поставил пулемет на грядку и давай бить фрицев короткими очередями. Щелкаю их, как куропаток, уж очень близко они и хорошо видны – точно огромные зеленые жабы в спелом ячмене. Тут вдруг перед носом у Володьки взлетела земля, а пустая коробка из-под дисков подлетела кувырком. Вжался я в борозду. А Володька – молодец, деловито этак диски перезаряжает… И тут я углядел ихних пулеметчиков: залегли справа от нас, гады, за одинокой березкой. Я послал длинную очередь под березку…

– И накрыл расчет! – возбужденно объявил Терентьев. – Пашка еще двоих, уже с левой руки, укокошил – ползли они к офицеру своему. А раненые как визжали в ячмене! Подхватились тут недобитые фрицы – и к машине. Слышим, хлопнул задний борт – раненых, значит, клали, потом мотор загудел. И тут мне Пашка говорит: «Володька! Стервец ты этакий, друг мой ситный! Ведь они, ей-богу, удирают, сволочи! Чесанул я им вдогонку для порядка…» А я отвечаю Пашке: «Не может того быть, они своих раненых не бросают!» А ведь драпанули.

Терентьев, угрюмый наш десантник, весь сияет, излучает улыбки. Однажды, будучи вторым номером того же Баженова, он сплоховал, растерялся, а теперь наконец доказал всем, а главное – самому себе, что он вовсе не трус!..

– Идите, ребята, трофеи соберите, – сказал, передохнув, Баженов. Он глянул под ноги, в траву, куда успела накапать порядочная лужица крови. – Где тут Никитич? Только ты, доктор, поосторожней, орать буду матом…

Щелкунов схватил за руку заспешившего вдруг куда-то Гущина:

– Ты куда? Всюду первым хочешь быть? И драпать, и трофеи собирать?

– Да, поймите, ребята, – забормотал Гущин. – Кто же его знал, что отбиться так можно, что Пашка в кустах тех заляжет… промашка вышла… думал, хана. И ведь, ей-богу, у меня автомат отказал, втыкание…

– В таких случаях всегда на втыкание ссылаются, – засмеялся Щелкунов. – Ладно уж – бывает и на старуху проруха!

– Так как с зубом? – спросил наш врач Самсонова. – Будем рвать?

– Нет! Нет! – замахал на него руками Самсонов. – Я уж в Москве, у дантиста!

Юрий Никитич и санитарка Алеся повели Черного в санчасть, и я проводил глазами раненого. Вот это смельчак! И даже сам этого не знает! Как я завидовал Черному – Алеся так нежно поддерживала его за руку. А я после ржавского боя еще обижался на друзей – почему меня по головке не погладят за мой подвиг? И Терентьев молодец. А ведь на него косо смотрели, чуть не трусом считали после той засады, когда он бросил Баженова у шоссе!

– Теперь все понятно, – сказал с сокрушенным видом, скорбно вздохнув, Кухарченко. Все уставились на него. – Это те самые гады, что на нас с Ивановым около Пчельни напали.

– Как? И на вас тоже? – живо повернулся к нему Самсонов.

– Боюсь, дуба дал начштаба, – развел руками Кухарченко, глядя на всех бесстыжими глазами. – Замертво шмякнулся с мотоцикла. А я ходу дал. – Он достал кисет. – Где его теперь искать?

Стало так тихо, что все услышали, как шелестят над головой листья. А Кухарченко, непринужденно закуривая, оглядывал всех с наглой ухмылкой, яснее слов говорившей: «Ловко я вас, фраеры, облапошил! А не верите – мне плевать!..»

– Надо искать! – выступил вперед Самарин. – Прошу поручить это дело мне.

– Надо искать! – заволновались партизаны.

– И я тоже поеду! – заявил Жариков. Наш Швейк был мрачнее тучи.

– И я! – сказал Баламут.

– Спокойно, без паники! – осадил их Самсонов. Он пощупал языком больной зуб. – Незаменимых людей нет. Будем работать по-прежнему.

Он посмотрел на часы – трофейную золотую «Омегу», нахмурил в раздумье лоб.

– Ищите! Кухарченко, ты все-таки помоги им, – сказал он сдержанно. – Поезжай с ними и ты, Ефимов. Назначаю тебя временно исполняющим обязанности начальника штаба. Приложи все усилия. Сам бы поехал, да зуб покоя не дает. Только чтобы все к вечеру были в сборе – пойдете на разгром гарнизона, боевая группа и так не в полном составе. Где Студеникин? Надо в Центр сообщить о смерти Суворова. Где радист?

Но радиста и след простыл. Я сам видел Студеникина, слушавшего Баженова с разинутым ртом. Куда ж он девался?