Книга Панджшер навсегда - Юрий Мещеряков

– Когда мы уходили, товарищ лейтенант, тоже неважно, важно, когда вернемся, – подтвердил слова товарища Фещук.

– Зрелые рассуждения. Сидение на этом бугре вам на пользу. Терпение и ожидание дали всходы философии. Не теряете даром времени.

– А «вертушка» будет сегодня? Паек, тот, что нам сбрасывали, по срокам еще позавчера кончился.

– Фещук, а вот высказался и твой личный состав, неприспособленный к тяготам и лишениям службы. Обоснуй бойцам наше положение с позиции философии, – пошутил ротный.

– Здесь моя философия заканчивается.

– Эх вы. Там, где материальный мир начинает сыпаться и разрушаться, трещать по швам, дух только крепнет. Человек, который мнит себя вершиной развития, из-за недополученной банки перловой каши становится беспомощным и слабым. Вот вам и весь материальный мир! Это оскорбление. А если пройти все испытания? Выдержать все с достоинством? Не в этом ли есть уважение к себе? Чем не философия?.. Я даже название ей придумал – суровая проза жизни.

Фещук завороженно смотрел на своего ротного:

– Товарищ лейтенант, ну вы даете, вы такой умный!

– Да ничего тут особенно умного нет. «Вертушка» будет только завтра, хоть все локти себе искусай. И воспринимать это надо спокойно, как есть. Вот и все.

– А сколько нам еще здесь находиться?

– Я не знаю.

Солнце, как однажды заведенный механизм, добралось до зенита. Тени от гребня скалы стали узкими, но солдаты умещались в них, расплющиваясь вдоль прохладных камней.

– В Ташкенте, на Алайском рынке, дыни продают. Есть очень длинные, больше метра длиной. Вкусные, сочные, кусаешь, а сок по подбородку так и течет, вах.

– Джураев, ты вчера об этом рассказывал.

– Так то вчера. – Он мечтательно цокал языком.

– А что еще есть на этом рынке?

– Все есть. Слушай, черешня есть, персик есть, урюк есть, гранат есть.

– Не заливай, нет еще гранатов.

– Сейчас нет, потом будет, гранат в сентябре будет. Но там и сейчас всего полно, вах. Помидоры копейка стоит. Правду говорю.

– Я верю. – Ремизов тихо вздохнул, вспомнив единственный в своей жизни узбекский рынок в Термезе, где после сбора урожая торговля не прекращалась даже ночью.

– Еще есть прессованные дыни.

– Это что такое?

– Не знаю, как сказать, но сладкие очень.

Разговоры притихли. После них, как обиженный щенок, начинал негромко скулить желудок. Не помнить о еде было невозможно, и говорить больше было не о чем. Узнав, что завтра будет «вертушка», солдаты добили сэкономленные запасы, справедливо решив, что, когда есть нечего, терпеть голод легче. Можно просто лечь и не двигаться, уснуть. Они уже имели свой опыт, а еще они думали, что ротный опять что-нибудь придумает.

– Товарищ лейтенант, а интересно, что сейчас в мире делается? Ведь что-то происходит, а мы ничего не знаем, – разочарованно протянул Фещук.

– Что всегда, то и сегодня. И, между прочим, про нас тоже никто не знает. Мы больше года в Панджшере – и ни одного журналиста.

– Боятся.

– Нет, не в этом дело. Их, журналистов, с экскурсоводом в Баграме поводят по Ленинским комнатам, по красным уголкам, покажут роту десантников на плацу с белыми подворотничками. Объяснят, что рота только что вернулась с учений, где отработала все положенные нормативы, своим присутствием оказала моральную поддержку афганским друзьям, пока те проверяли документы у населения в одном из кишлаков. В нескольких изданиях появятся статьи или очерки о проведенной экскурсии. А если бы их к нам, в Руху? У нас вокруг минные поля, боевые машины в окопах, почти ежедневно мины падают. Вот и представь, что они написали бы и где бы это опубликовали. Ты письмо получил с прошлой «вертушкой»?

– Получил. Короткое. От младшей сестренки. Закончила восемь классов, экзамены сдала без троек. Я его раз двадцать прочитал, наизусть выучил. Сколько раз ей говорил, пиши длинные письма. Не слушается.

– Я тоже получил. От жены. Пишет, что лето так и не наступило, весь июнь шли дожди, из-за них клубника не уродилась и помидоры могут пропасть. Зато кислого крыжовника много.

– Дома дожди, а здесь – пекло. Эх, нам бы сюда хоть одну маленькую дождевую тучку. Товарищ лейтенант, хотите, анекдот? – Фещук сел поудобнее, ради этого ему пришлось наполовину выбраться из тени. – Связисты рассказывали, когда к нам за водой приходили. В первую ночь, после того как поднялись на Мишинксанг, на КП полка все уснули, и охрана уснула. А тут на рассвете Качинский просыпается по малой нужде и видит двух «духов». Они склонились над солдатами из сопровождения авианаводчика и рассматривают УКВ-радиостанцию, с которой те спали в обнимку, молча размахивают руками и не поймут, что солдаты здесь делают вдвоем. Еще темно, и «духи» не видят, что рядом в камнях спят тридцать человек. Наконец они что-то заметили, уставились друг на друга и как бросились бежать со всех ног! Качинский за автомат, а автомата нет. Куда положил, не помнит. Пока возился, «духи» убежали, другие офицеры проснулись, открыли стрельбу. Но те быстро бежали, оружие бросили, так в них никто и не попал.

– Фещук, а твой автомат где?

Тот, не глядя, правой рукой вытащил его из-за спины.

– Сегень, твой?

– Всегда в руках. – Солдат ласково погладил ствол, – Как же в горах без него.

– Мурныгин?

– Обижаете, товарищ лейтенант. Я и когда сплю, ремень на руку наматываю.

– В том-то и дело. Как же у Качинского его не оказалось?

– Товарищ лейтенант, да обделался он со страха, и думать нечего, а его бойцы сказки нам рассказывают. «Духи» кончили бы наших ребят, а он бы и не дернулся.

– Мурныгин! А ну, закрой рот, тебе не по чину обсуждать офицера.

– Да не офицера – человека…

Разговор прервался. Мозг получил подпитку эмоциями и информацией, включил в действие все слои сознания и теперь в автономном режиме выстраивал комбинации новых логических цепей. Он будет так делать, пока не выработает новый продукт, тему следующего разговора. Но ему что-то постоянно мешало, что-то напоминающее гулкий звук падающих капель. Логическая цепь сорвалась, и мысль в который раз вернулась к этим каплям. Курить. Как хочется курить. Вот напасть. Я собирался бросить когда-нибудь. Не бросил? Вернусь в Киджолъ, к колонне, выкурю сигарету! О-о, и опять не захочу бросать. Курение – это слабость в чистом виде, а иметь слабость – иметь на одно мучение больше. Какая глупость. Покуришь – желудок обманешь. Дым притупляет голод.

– Сегень, у нас есть что-нибудь на пару затяжек?

– Товарищ лейтенант, я один окурок припрятал, но он маленький, и он последний.

– Давай, сооруди самокрутку, травы, что ли, добавь.

– У меня тоже есть «бычок», – покопался в кармане вещевого мешка Мурныгин.