Книга Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина - Чарльз Спенсер Чаплин

– Когда цель справедлива, вам не нужно в чем-либо убеждать людей. Все, что надо, – обратить внимание на реальные факты, чтобы они сами сделали выбор. Я сказал своим парням, что если они решили бастовать, то должны быть готовы к серьезным проблемам, и никто не знает, чем все закончится. Но что бы они ни решили, я всегда буду с ними. Если бастовать, то я буду в первых рядах. И что же вы думали? Все пять тысяч парней единогласно проголосовали за забастовку.

Я планировал премьерный показ «Великого диктатора» в двух нью-йоркских кинотеатрах – «Астор» и «Капитолий».

В «Асторе» был предпоказ для прессы. В тот вечер я обедал вместе с Гарри Гопкинсом, старшим советником президента Рузвельта. После обеда мы отправились в кинотеатр и приехали к середине фильма.

Предпоказ комедии для прессы имеет свои специфические особенности – вы не услышите откровенного смеха, здесь смеются словно нехотя. Так случилось и на этот раз.

– Прекрасная картина, – сказал Гарри, когда мы вышли из кинотеатра, – весьма своевременная, но у нее нет шансов. Вы потеряете свои деньги.

Я вложил в фильм свои два миллиона долларов и потратил целых два года жизни, поэтому даже думать не хотел о таких предсказаниях. К счастью, Гопкинс ошибся. «Великий диктатор» собирал полные залы в «Капитолии», и публика принимала фильм с восторгом и воодушевлением. Я показывал картину в двух нью-йоркских кинотеатрах в течение пятнадцати недель, и она оказалась прибыльнее, чем любой другой из моих фильмов того времени.

Отклики на фильм были разными. Нью-йоркская «Дэйли Ньюс» писала, что я ткнул аудиторию носом в коммунизм. Большинство критиков не приняли последнюю речь диктатора, подчеркнув, что она не соответствует характеру персонажа, но публике она понравилась, и я получил невероятное количество благодарственных писем.

Арчи Л. Майо, один из ведущих голливудских режиссеров, попросил у меня разрешения напечатать текст речи на своих рождественских открытках. В своем вступлении к речи он писал:

«Если бы я жил во времена Линкольна, я бы прислал вам текст его речи в Геттисберге, ибо она была самой вдохновляющей речью из всех произнесенных в то время. Сегодня мы стоим перед лицом нового кризиса, и вот уже другой человек обращается к нам из глубин своего честного и открытого сердца. Я почти не знаю этого человека, но то, что он сказал, потрясло меня до глубины души… И поэтому я посылаю вам полный текст речи, написанной Чарли Чаплином, чтобы и вы разделили со мной то, что мы называем Надеждой.

Заключительная речь из кинофильма «Великий диктатор»

Простите, но я не хочу быть императором. Это не моя цель. Я не хочу никем править и никого завоевывать. Я хочу помогать всем – евреям, обездоленным, черным и белым. Мы созданы, чтобы помогать друг другу. Это цель каждого человека. Мы должны радоваться человеческому счастью, а не наживаться на страдании. Мы не должны ненавидеть друг друга, в этом мире найдется место для каждого, наша земля необъятна, она накормит всех.

Мы можем жить свободно и счастливо, но мы забыли, как это делается. Человеческие души отравлены жадностью, мир полон ненависти, которая толкает нас на кровавый путь. Мы изобрели быстроходные машины, но заперли в них свои души. Изобретения не принесли нам желаемого богатства. Наши знания превратили нас в циников, ум сделал нас слишком злыми и жестокими. Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем. Мы нуждаемся не в открытиях, а в простой человечности. Не в развитом уме, а в доброте и чуткости, без которых наша жизнь превратится в жестокую и бессмысленную трату времени.

Нас сблизили самолеты и радио, которые должны стать средствами вселенской дружбы и внушать нам доброту. Сейчас меня слышит весь мир, миллионы отчаявшихся женщин и детей, ставших жертвами системы, которая превращает человеческую жизнь в пытку, лишает невинных свободы. Я говорю тем, кто меня слышит: «Не отчаивайтесь!» Мы преодолеем эту жестокость, жадность и злость тех, кто боится человеческого прогресса и препятствует ему. Ненависть пройдет, диктаторов не станет, а их власть перейдет в руки простых людей. Покуда живет человек, свобода не умрет.

Солдаты! Не подчиняйтесь жестокости тех, кто вас презирает и обращает в своих рабов, внушает, как нужно жить, как нужно думать и что чувствовать, кто относится к вам как к скоту и использует как пушечное мясо! Не отдавайте себя в руки этих злодеев, этих роботов с механическим сердцем и разумом! Вы не роботы, вы не скоты, вы – люди, и в вас живет любовь к человечеству, вы не должны его ненавидеть, ненависть не естественна для человека!

Солдаты! Не боритесь за рабство! Сражайтесь за свободу! В семнадцатой главе Евангелия от святого Луки сказано, что в душе каждого есть Царство Божие, не у одного, не у отдельной группы, а у всех людей, у всех вас! У всех есть власть! Власть, чтобы делать открытия, власть, чтобы делать других счастливыми и превратить жизнь в прекрасное приключение. Во имя демократии воспользуйтесь этой властью, объединяйтесь и сражайтесь за новый мир, справедливый, в котором у каждого будет возможность трудиться, у молодых будет будущее, а у пожилых – стабильность.

Обещая все это, к власти пришли негодяи, но они нам солгали, они не выполнили обещаний и никогда не выполнят! Диктаторы порабощают людей! Так будем же бороться, чтобы эти обещания исполнились, чтобы мир стал свободным, чтобы не было национальных границ, не было жадности и нетерпимости! Давайте бороться за разумный мир, в котором наука и прогресс будут залогами всеобщего счастья! Солдаты, во имя демократии сплотитесь!

Ханна, ты слышишь меня? Где бы ты ни была, посмотри на небо! Посмотри, Ханна! Облака уходят! Появляется солнце! Мы идем от темноты к свету! Мы двигаемся вперед, в новый мир, добрый мир, где люди поднимутся выше жадности, ненависти и жестокости. Посмотри на небо, Ханна! Человеческая душа обрела крылья, и мы наконец-то можем летать. Мы летим к радуге, к свету надежды. Посмотри на небо, Ханна, посмотри!

* * *

Через неделю после премьеры меня пригласили на завтрак к Артуру Сульцбергеру, владельцу «Нью-Йорк Таймс». Меня проводили на последний этаж здания «Таймс», где были устроены частные апартаменты, и я оказался в гостиной с кожаной мебелью, картинами и фотографиями. Возле камина, украшая его своим августейшим присутствием, стоял экс-президент Соединенных Штатов Герберт Гувер, высокий мужчина с маленькими глазками.

– Господин президент, разрешите представить вам Чарли Чаплина, – сказал Сульцбергер, подводя меня к великому человеку.

На морщинистом лице Гувера появилась улыбка.

– О да, – любезно произнес он, – мы, кажется, встречались несколько лет назад.

Я был удивлен, что Гувер это помнил, потому что тогда он был слишком занят водворением своей персоны в Белый дом. Он присутствовал на обеде, организованном для прессы в отеле «Астор», и кто-то из организаторов прихватил меня с собой в качестве дополнительного блюда, которое должны были подать перед основным, то есть перед речью самого Гувера. В те дни я занимался разводом и мне было не до выступлений, а потому я пробормотал что-то о том, что никогда не был большим специалистом в государственных делах, равно как и в своих собственных. Порассуждав на эту тему еще пару минут, я уселся на стул. Позже меня представили Гуверу. Помню, я спросил: «Как поживаете?», и на этом наше общение закончилось.