Книга Мой брат, мой враг - Иван Козлов

— Дело не в тебе, — задумчиво и, как всегда, спокойно произнес Коленька. — Но Дойник ведь и другого исполнителя поискать может.

* * *

Павел Павлович домой теперь не торопился. Ему нравилось сидеть в кабинете, за столом, наливать в тонкий стакан боржоми, листать перекидной календарь и делать в нем пометки. Он установил на столе три телефона, хотя вполне хватило бы и одного: звонили нечасто. Еще он был очень доволен тем, что, как у настоящего начальника, у него была приемная с секретаршей и компьютером. Компьютер был дорогой, последней марки, — это все, что знал о нем Дойник. Секретарша была пожилая и опытная: ее сосватал бывшему своему шоферу Стариков. Женщина эта работала с ним лет двадцать в райкоме. Дойник мечтал в скором времени почетно проводить ее на заслуженный отдых и посадить в приемную голубоглазую красавицу.

О красавице этой он и мечтал, когда тонко запел телефон, связывавший его с секретаршей.

— Слушаю!

— Павел Павлович, уже восьмой час… Если нет работы, я могу уйти?

Женщина не привыкла покидать рабочее место раньше шефа, и это тоже льстило Дойнику.

— Сделайте мне кофе и — свободны, — сказал он уставшим и озабоченным голосом, разглядывая цветной заграничный журнал с обнаженными красотками. Ах, если б одна из них сидела сейчас за этой тоненькой стенкой! Тогда бы был кофе на двоих, и он бы вынул из стола бутылку коньяку…

Секретарша ушла. Кофе она, наверное, делала чудесно, но Дойник просто не любил его, как не любил вонючие и дорогие кубинские сигары. Он вновь выпил минералки, закурил сигарету.

Ну кто б мог подумать, что так переменится жизнь?! Что обычный шофер, закончивший, правда, заочно сельхозинститут, — спасибо, надоумил Стариков! — может заиметь свой офис и делать деньги! Тут уже перестройке спасибо. Конечно, потратиться на учебу пришлось, ведь учебников он не открывал, возил с собой на сессию баранов да коньяки, зато сейчас все можно вернуть. Он видит, где деньги, и знает, как их взять. Ах, были бы толковые исполнители!

Кто-то шумно распахнул дверь приемной. Странно, посетителей он не ждет. На всякий случай журнал с красавицами надо спрятать в стол…

Через считаные секунды после этого Дойник лежал в углу кабинета, и голова его покоилась в корзине для мусора. Все произошло до того стремительно, что он не мог сообразить, отчего это тело утратило вес и с такой легкостью поднялось в воздух. Даже момент удара не запомнил. Ну, зашли двое, ну, он встал им навстречу… И все. Дальше — эта корзина и сигарные огарки под носом. Лежать страшно неудобно, рука неудачно подвернулась, но не хочется ни шевелиться, ни спрашивать о чем-нибудь незваных гостей. А чего спрашивать? И так все ясно. Калганов с дружком заявились. Можно предположить почему. Не справился, видно, с задачей Лукаш, выдал, стервец.

Бильбао подошел к нему, поправил ногой корзину, чтоб та еще глубже налезла на голову Дойнику. Павел Павлович сжался, ожидая удара.

— Не бойся, лежачих не бью. Но что с тобой делать, даже не знаю. Что делать с ним, Коленька? — повернулся он к другу, усевшемуся на краешек стола.

Тот старательно протирал платком стекла очков, и кажется, только это его заботило. Но ответил Коленька сразу и на удивление миролюбиво:

— Пал Палыч, считай это первым предупреждением, ладно? И не доводи дело до второго. Не надо.

Дойник только хлопал глазами, глядя на гостей через крупную пластиковую вязь корзины.

— Ты ведь что-то говорил о проектах, о палатках, — продолжил Коленька. — Вот и занимайся этим. На недвижимости свой бизнес делай. Но о рынке забудь. Сигарой можно угоститься?

Бильбао так же, ногой, подвинул корзину, освободив из нее голову Дойника. Тот, все еще не придя в себя, продолжал лежать до тех пор, пока Коленька не приказал ему:

— Вставай. И иди сюда, садись на стул. В конце концов, мы ведь поговорить пришли. Сигару-то взять можно?

— Хоть всю коробку, — ответил Павел Павлович и боязливо поднялся, глядя на Бильбао. Но тот, казалось, полностью потерял интерес к хозяину кабинета. Бильбао рассматривал японский настенный календарь с полуголыми красавицами.

— По рынку все понятно и вопросов нет? — спросил Коленька.

— Есть. Я уже говорил, что за рынок плачу кое-кому. Если перестану это делать, то Аслан… Ну, вы же понимаете? Он будет недоволен, поскольку ему тоже приходится тратиться. Его торгаши переехали на новую точку, а там выручка уже не такая.

— В таком случае он не тратится, а просто меньше получает, — сделал вывод Коленька. — Думаю, ему хватит и того, что он имеет.

— Да, но вряд ли так думает и он…

— Будут проблемы — ты уже знаешь, где меня искать, — резко повернулся к Дойнику Бильбао. — Можешь этот адрес сообщить своему Аслану. Пусть подъезжает в любое время — потолкуем.

— Я, конечно, все ему скажу, однако не уверен… — начал Павел Павлович, но Бильбао прервал его:

— Дальше пошли пустые разговоры: уверен, не уверен. Я на ромашках не гадаю. Но одно скажу точно: если еще раз попробуешь меня на испуг взять, заикой до конца жизни ходить будешь. Все, Коленька, уходим.

— Уходим. А сигары я с твоего разрешения, Пал Палыч, забираю.

— Может, на мировую? — неожиданно даже для себя предложил Дойник. — По стопочке коньяку выпьем? Хороший армянский коньяк…

Бильбао взглянул на Коленьку, но тот покачал головой:

— В другой раз как-нибудь. Когда повод будет посущественней.

Они ушли так же стремительно, как и появились, а Дойник, наливая дрожащей рукой коньяк в стакан, решил, что он отделался еще очень легко.

* * *

Автостанция стояла на окраине их городка. К центру от нее отходил асфальтированный тротуар, засаженный с двух сторон кустами желтой акации. Давно, еще в застойные времена старых правителей, по ночам тротуар освещался желтоватыми фонарями, ныне же все утопало во мраке.

Автобус, на котором возвращались домой Бильбао и Коленька, прибыл поздним вечером. С моря дул ветер, тащил с собой тучи и мелкий уже нетеплый дождь. Все было бы еще ничего, если бы сам тротуар содержали в надлежащем виде, но ремонтировать его забыли с тех самых пор, как погасли фонари. Предстояло топать по лужам.

Коленька коротко чертыхнулся, заранее морщась от перспективы вымочить ноги, но тут рядом с автобусом остановилась старенькая блеклая волжанка и так же старчески, хрипло засигналила. Бильбао сразу узнал машину: это была редакционная тачка. В районке он был не то чтоб своим человеком, но когда год назад пошел работать на завод и дал матери слово стать студентом-заочником, то выбрал журналистику. Поступить в университет можно было, только имея опубликованные материалы, вот он и принес в газету заметку об одном ветеране труда. Ее тут же опубликовали, не поправили ни слова, попросили писать еще. Но дело вовсе не в просьбах: в университет надо было представлять несколько работ, потому Бильбао и взялся за перо…