Книга Его Величество - Владимир Васильев

— Если кого забудете в список занести, то я напомню. Я их всех, пока вас еще не было, переписал.

— Вам-то, светлейший, куда? — буркнул Михаил Андреевич и хотел было отшутиться. — Не письма ли с просьбой сдаться писать будете?

— Проверим, кто в городе отсутствует, — не замечая подвоха, деловито ответил князь.

— Вы ответьте мне, пожалуйста, кто этот один из братьев Бестужевых, гвардейский офицер, ранее служивший на флоте, — вступил в разговор, не замечая назревающего спора, Николай Павлович. — В Зимнем дворце сегодня ночью в карауле была рота штабс-капитана Бестужева. Мы еще с ним парой слов в два часа ночи перекинулись.

— Знаю я этих братьев, хорошо знаю, — недовольно отозвался Милорадович.

— А вот Рылеев? Что-то знакомое… — продолжал великий князь. — Я как-будто о нем слышал.

— Должны знать. Он поэт. Выпускал альманах «Полярная звезда», — с готовностью ответил князь Голицын.

— Служил заседателем Петербургской уголовной палаты, а с прошлого года — правитель канцелярии Российско-Американской компании, — не отрываясь от письма, добавил Милорадович.

— Вот их двоих сразу и взять, — сказал Николай Павлович и, почувствовав в себе уверенность, развил мысль. — Арестовывать надо всех, кто из списка обнаружится в городе. Заговор надо пресечь в самом его зачатке. Вам, Михаил Андреевич, надобно срочно поставить такую задачу перед полицией.

Николай Павлович, который в начале дня пригласил Милорадовича и Голицына для совещания, уже не просто советовался, а давал указания. Он словно отыгрывал ту партию, которую навязал ему петербургский генерал-губернатор 27 ноября, принудив великого князя к присяге.

Опасность, нависшая над государством, оттеснила на второй план поединок с цесаревичем Константином, в ходе которого великий князь планомерно вынуждал высылать из Варшавы в Петербург все новые и новые подтверждения законности отречения Константина Павловича от престола.

У вдовствующей императрицы Марии Федоровны уже хранился акт, присланный цесаревичем Константином. Его было достаточно для начала переприсяги. Акт не оглашали лишь за тем, чтобы получить от Константина ответ на письмо о принесенной ему присяге. Со дня на день в Петербург должен прибыть курьер из Варшавы. Не исключено, что сегодня, край — завтра надо будет приступать к подготовке текста манифеста.

Приказ великого князя Николая Павловича арестовать Бестужева и Рылеева прозвучал так повелительно и неожиданно, что Милорадович, не подумав о последствиях, выговорил:

— Будет исполнено.

Придя в себя, он понял, что оплошал, поднял глаза на Николая Павловича, хотел было сказать ему, дескать, об аресте трудно говорить, потому что пока не известно местонахождение офицеров, но промолчал.

Перед ним стоял длинный, тонкий и гибкий, как мальчишка, молодой мужчина. Черты лица его были неподвижны и выражали непоколебимую волю. Жидкие, слабо вьющиеся рыжевато-белокурые волосы, бачки на впалых щеках, нос с горбинкой, бегущий назад срезанный лоб и чуть выдающаяся вперед нижняя челюсть, напоминала Милорадовичу кого-то из римских императоров.

«Великий князь получил недостающие документы от Константина и потому так ведет себя», — подумал генерал-губернатор.

Он почувствовал, как пол уходит из-под ног. Шум в ушах сделался таким невыносимым, что Милорадович прикрыл уши.

— Вам плохо, Михаил Андреевич? — послышался добродушный голос великого князя.

— Пройдет, — отмахнулся он.

— Вам никак нельзя сейчас болеть. Вы будете нужны мне, — сказал Николай Павлович.

Эти слова вернули к нему уверенность. Тон, с которым обратился великий князь, вновь облачал генерала в тогу диктатора. Милорадович расправил плечи. У него даже появилась мысль высказаться по поводу заговорщиков, мол, они могут быть предупреждены, однако мятежники просчитались, от меня никто не уйдет. Генерал-губернатор хотел показать свою незаменимость, главенствующую роль в решении государственных вопросов, как это было в конце ноября. Михаил Андреевич посмотрел на Николая Павловича, увидел близко его голубые выпуклые глаза, и желание говорить сразу отпало.

* * *

Фельдъегерь Белоусов, курьер из Варшавы, прибыл в Зимний дворец в два часа дня. Его появление во дворце внесло суматоху. Известие о посланце цесаревича Константина скрыть не удалось. В тот же день новость разнеслась по всему городу, взбудоражила его.

Молодой офицер проехал не той дорогой, по которой проходил путь всех посыльных. Белоусов направился через Брест-Литовск и потому не был встречен великим князем Михаилом Павловичем. Его никто не сопровождал по Зимнему дворцу и он, каждый раз, минуя караульного, вынужден был громогласно объявлять о необходимости срочно доставить секретное письмо цесаревича Константина для Марии Федоровны.

В комнатах у вдовствующей императрицы пакет был вскрыт, в нем обнаружилось два письма. В новом письме к брату Николаю Павловичу от 8 декабря цесаревич давал советы, как царствовавать, кого из министров оставить на службе, выделяя из них Нессельроде, отвечавшего за внешнюю политику.15В письме к матери Константин Павлович объяснял, что не может прислать манифеста, поскольку престола не принимал и не хочет другого изречения непреклонной своей воли, как обнародование духовной императора Александра I и приложенного к оному акта отречения своего от престола. Он отказывался приехать и в Петербург, чтобы своим присутствием подтвердить законность присяги, объясняя, что Николай Павлович должен сделать все сам.16

— Каждая весточка от цесаревича сейчас для нас важный документ. И чем их больше, тем больше вероятности избежать смуты в государстве российском, — изрекла Мария Федоровна.

Расстроенная плохими новостями от Мордвинова, которые ей передал генерал-губернатор Милорадович, вдовствующая императрица, держалась воинственно. Она умела управлять собой. Привычка выработалась долгими годами ожидания престола ее мужем Павлом Петровичем, угрозами Екатерины Великой передать право наследия Павла их старшему сыну Александру, закалило ее.

— Тогда, матушка, надо приступать к манифесту, — осторожно сказал Николай Павлович.

— К написанию манифеста, — поправила она и добавила повелительно. — Лучше Карамзина никто с этой задачей не справится.

Великий князь поморщился. Он знал и уважал Карамзина. Николай Михайлович был хороший историк, обладал литературным даром, поэтическим. Но для составления текста манифеста требовался человек с государственным складом ума, работавший с законами, умеющий их выстраивать. И он хотел предложить Сперанского.

— Слышал я, Николай Михайлович прибаливал последнее время, — робко заметил великий князь.

— Он совершенно здоров, — оборвала его Мария Федоровна. Поднялась, прошла по комнате. Около двери остановилась. — Вот здесь, — она топнула ногой, — сегодня утром стоял Карамзин. Я ему еще комплимент сказала, что выглядит моложе лет своих.