Книга Хроники безумной подстанции или доктор Данилов снова в "скорой" - Андрей Шляхов

Вот эта самая фразочка, намекающая на значительный криминальный опыт, оперативников и насторожила. «Очень уж ушлый доктор попался», — подумали они. Оперативники не могли знать, что вся «ушлость» Зелинского ограничивалась любовью к качественным советским детективам, не более того.

Поняв, что кнутом (образно, сугубо образно — Зелинского в отделении не били) им ничего добиться не удастся, оперативники пошли на хитрость и показали Зелинскому условный «пряник».

— У нас тут труп на улице третий час лежит, нас дожидается, а мы с тобой возимся из-за какого-то с…го кольца! — сказал Зелинскому тот, что был постарше. — Пойми, доктор, что нам этот геморрой не нужен, а тебе — тем более. Но остается старуха, у которой ты кольцо украл, а оно ей от ее прабабки досталось. Это память о человеке, а не просто цацка-бирюлька. Старуха не успокоится, пока его обратно не получит, будет жалобы писать во все инстанции и на тебя, и на нас. Так что разумнее будет решить дело миром. Предлагаю следующее. Я сейчас на твоих глазах рву заявление потерпевшей и все протоколы, касающиеся твоего дела, после чего ты отдаешь мне кольцо, чтобы я вернул его потерпевшей. И все мы расстаемся довольными и счастливыми. Я еду возвращать кольцо потерпевшей, а ты со своими подельниками топаете домой.

И ведь не обманул — порвал на глазах у Зелинского какие-то бумажки. После этого Зелинский в сопровождении группы товарищей, среди которых было и двое понятых, прошел к стоящей во дворе машине, извлек из-за обивки украденное кольцо и передал его старшему оперативнику.

— Молодец! — похвалил оперативник и спросил: — Как оформлять будем? Раз уж ты пошел нам навстречу, то и я собачиться не стану. Оформлю как добровольную выдачу, улавливаешь разницу? Суд это учтет.

— Зачем оформлять?! — удивился Зелинский. — Какой суд?! Вы же сказали: «Отдашь кольцо и иди домой».

— Такой большой, — усмехнулся оперативник, — воровать научился, а в сказки все еще веришь. Это суд будет решать, куда тебе идти, домой или на зону…

Домой Зелинский вернулся через два года. Кольцо оказалось старинным, дорогим, да и на суде он вел себя вызывающе. Оперативников назвал «аферистами», следователя «дебилом», а судье посоветовал «не раздувать щеки, а пошевелить мозгами». Вел бы себя хорошо, получил бы условно — как-никак первая кража, добровольная выдача, хорошая характеристика с места работы, да и адвоката ему жена наняла хорошего. Но вышло так, как вышло — дорога дальняя, казенный дом.

Жена Зелинского проявила качества, совершенно несвойственные человеку, незнакомому с пенитенциарной системой (видимо, советчик ей попался сведущий). Договорилась о том, чтобы Зелинского отправили в близкую к Москве колонию, съездила туда вперед мужа и договорилась насчет того, чтобы его назначили в медчасть санитаром (блатное место!) и вообще чтобы не гнобили. Возила передачи, «грела» начальство, продала все, что только можно было продать, и влезла в долги по самую макушку, но устроила так, что Зелинский сидел с относительным комфортом (насколько это вообще возможно в колонии для простого «мужика») и освободился досрочно. Чувствовала себя виноватой в случившемся — надо было кошелек спрятать получше и не надо было так убиваться по поводу этих треклятых денег. На фоне последующих затрат украденные деньги выглядели мелочью, сущими копейками.

Первое, что сделал Зелинский по возвращении домой, так это подал на развод.

— Я не могу жить с тобой, — сказал он жене, опешившей от такого поступка (ждала, поддерживала-помогала, столько сил и средств потратила — и на тебе!). — Стоит мне на тебя посмотреть, как я сразу же вспоминаю все, что произошло. Ни тебе, ни мне ничего хорошего от этого не будет, так что давай расстанемся по-хорошему.

Обратно на московскую «Скорую» Зелинского не взяли. Заместитель главного врача по кадрам Сестричкин (тот еще фрукт, штучный) устроил в своем кабинете целое шоу в шекспировском духе.

— Да как вы могли подумать, что мы возьмем на работу человека, который обокрал беззащитную пациентку?! Да вас вообще диплома лишить надо! Да вы вообще мерзавец и вдобавок бесстыжий, раз имеете наглость проситься обратно! — негодовал Сестричкин, раздувая впалые щеки.

Зона научила Зелинского сдержанности, а то бы он заработал в кабинете Сестричкина новый срок за нанесение тяжких телесных повреждений. Зелинский ограничился смачным плевком на пол и громким хлопком дверью.

Устроился он на «Скорую» в одном из подмосковных городов, где была большая нехватка в кадрах. Платили там меньше, чем в Москве, но никто прошлым в глаза не тыкал, и работалось гораздо спокойнее. Вызовов меньше, «концы» короче, народ поспокойнее, чем в Москве. Сущая благодать! На новой работе он нашел новое счастье в лице одной из диспетчеров и со временем сделал карьеру — стал старшим врачом. Судимость его к тому моменту была уже погашена.

Клиническая смерть

Доктор Токарев пострадал на вызове. Поскользнулся на ступеньках в темном подъезде, упал, приложился головой о какой-то выступ и собрался помирать.

И помер бы, кабы не героические усилия бригаденфельдшера Супниковой, каковая в одиночку, в условиях плохой видимости и недружелюбно-алкоголизированного окружения (дело было в рабочей общаге в субботнюю ночь) провела полный объем реанимационных мероприятий и таки вытянула Токарева с того света на этот. Но в состоянии клинической смерти он сколько-то пробыл.

Полтора месяца длилось лечение, затем Токарев вернулся на работу. Ему предлагали тихую «неразъездную» должность на Центре, но он отказался — скучно по телефону консультировать. Раз уж здоровье позволяет работать на линии, так надо работать на линии.

После клинической смерти, которая сопровождается кислородным голоданием головного мозга, с людьми случается разное. Может интеллект резко снизиться, психика может того-этого, в смысле — нарушиться, а у некоторых просто голова болит к перемене погоды. Каждому — свое.

Токарева пронесло: он сохранил интеллект, не приобрел психических расстройств, и голова у него не болела. Зато у других начали болеть головы, поскольку молчаливый тихоня Токарев превратился в говорливого, жизнерадостного и, что хуже всего, очень искреннего человека. Рубил правду-матку налево и направо, причем в этакой задушевно-доверительной форме…

«Игорек, я тебе как коллега коллеге скажу, что врач из тебя, как из фекалии боеприпас. Ты же за семь лет кардиограмму так и не научился читать, чудило…»

«Валечка, ну ты как ребенок. Неужели ты думаешь, что мужикам можно верить? Когда ты на сутках, твой муж ночью один спать не будет, найдет об кого бока погреть…»

«Лидия Ивановна, вот вы на каждой пятиминутке одно и то же говорите. Разве вам самой не надоело?»

«Толик, ты вместо того, чтобы на жизнь жаловаться, лучше бы пить бросил…»

И так далее. Причем говорил чистую правду, ничего не придумывал. Но правда, как известно, больнее всего глаза колет.

На вызовах Токарев тоже откровенничал. И с пациентами, и с их родственниками…