Книга Пленница гарема - Джанет Уолч

* * *

Вскоре после этого священники объявили, что могут отличить белую нитку от черной при первой четверти луны: начинался месяц Рамадан. В ту ночь должно было состояться представление. Рабыни были взволнованы, словно дети в кукольном театре. Бегая по коридорам, они шепотом говорили о султане, обсуждали, что наденут, и репетировали свои выступления. Пересту умоляла одну из рабынь, ранее выступавшую перед Абдул-Хамидом, описать его.

— Я так волновалась, что почти ничего не видела, — говорила та. — Но я точно помню его похотливые глаза, похожие на бусинки.

— Никогда не забуду его бороду, — добавила другая. — Она выкрашена в черный цвет, чтобы султан казался моложе. Но эта борода напоминала злую маску, нависшую над его подбородком.

— Борода не помогла ему добиться успеха у Роксаны. — В разговор вступила еще одна девушка.

— Что ты хочешь сказать? — спросила Накшидиль.

— Разве ты об этом не знаешь?

Накшидиль отрицательно покачала головой.

— Несмотря на всю свою власть, султан не смог справиться с одной женщиной в гареме, которую он по-настоящему возжелал. Всякий раз, когда он приглашал ее к себе в постель, та находила предлог, чтобы не прийти. Чем чаще она отказывалась, тем больше он желал ее. Падишах слал ей письмо за письмом, одно страстнее другого.

— Откуда ты знаешь об этом? — спросила Накшидиль. Эта девушка взглянула на меня, и я отвернулся.

— Конечно, от евнухов. Они носили ей письма от султана. Они распространили это известие так же быстро, как янычары устраивают пожары. Русская с темными миндалевидными глазами приревновала султана к другим женам и хотела поставить его в глупое положение. Услышав о письмах, мы были поражены. Я даже запомнила их наизусть.

— О чем в них говорилось?

— В первом он писал: «Стоя перед тобой на коленях, я прошу прощения. Пожалуйста, приди ко мне сегодня вечером. Если хочешь, убей меня. Я сдамся, но не пренебрегай моим зовом, иначе я умру. Я бросаюсь к твоим ногам».

Накшидиль слушала, не веря своим ушам.

— Если султан такое важное лицо, как все говорят, то он, разумеется, не станет писать рабыне подобные вещи.

— Клянусь, что именно так все и было.

— Тюльпан, это правда?

Я робко кивнул.

— И что она ответила?

— Роксана вела себя нагло, — сказал кто-то.

— Нет, она поступила умно, — возразила другая девушка.

— Ну, не очень-то, — продолжила рассказчица. — Назло ему она снова отказалась принять его приглашение. Роксана ответила, что наступило такое время месяца, когда она не может лечь к нему в постель. Чтобы султан поверил ей, она подкупила евнуха, и тот раздобыл ей каплю голубиной крови.

— Что произошло потом?

— Султан прислал ей новое письмо. В нем говорилось: «Не давай мне больше страдать. Вчера я едва владел собой. Разреши мне целовать твои ноги. Прошу тебя, позволь мне стать твоим рабом. Ты моя повелительница».

— И она, разумеется, пошла к нему?

— Нет. Она отказалась. Мстя ей, султан каждую ночь приглашал к себе новую девушку.

— Иногда по три или четыре девушки сразу, — уточнил кто-то.

Накшидиль стало плохо.

— Дело не только в этом. С таким волчьим аппетитом он наплодил двадцать шесть детей. К сожалению, большинство из них умерли.

— Он забыл про Роксану?

— Да, но после того, как заточил ее в тюрьму.

— А теперь у него появилась любимая девушка?

— Одну европейскую девушку сделали его новой женой. Ее звали так же, как и тебя: Накшидиль.

— Что с ней случилось?

— Она умерла от тифа незадолго до твоего появления.

Помнится, я слышал, что султан встревожился, когда его седьмая жена, европейка, родившая ему сына, вдруг захворала. Каждый день в течение двух недель он справлялся у главного чернокожего евнуха, поправляется ли она, а новости каждый раз приходили все хуже. Наконец султан не выдержал и, нарушая распоряжения дворцового лекаря, навестил кадин.

Тихо войдя в комнату больной, он очутился среди тошнотворных запахов хвори. Бедняжка вся побледнела и лежала неподвижно, и, хотя она была прикрыта одеялами, он знал, что ее живот и грудь покрылись розовыми пятнами. Султан сразу заметил, что тиф лишил ее прекрасное тело жизни. Измученная лихорадкой и диареей, она не могла ни говорить, ни даже кивнуть. Увидев великого падишаха, она пыталась хотя бы моргнуть, давая знак, что узнала его. Он покинул ее в слезах; спустя двадцать четыре часа она скончалась.

Этот рассказ взволновал Накшидиль.

— Тюльпан, — прошептала она и рукой поманила меня отойти в сторону от других девушек. — Раз мне дали имя покойной жены султана, меня тоже, наверное, позовут к нему в постель. А вдруг он правда позовет меня? А что если он такой старый и противный, что я не смогу сделать то, чего он захочет?

— Вы сможете, — ответил я.

— А что если не смогу? Меня накажут? Он меня заточит в тюрьму, как Роксану?

— Он способен на такое. Или же, если тебе повезет, он отправит вас во Дворец слез.

— Что это?

— Старый дворец. Это убогое здание, оно сильно обветшало. Его называют Дворцом слез, потому что он очень мрачен и там живут те, кто потерял мужей, и женщины, так и не познавшие прелести любви. Говорят, что оттуда доносится лишь женский плач. Мне даже страшно подумать об этом.

— Ах, Тюльпан. Как это ужасно. Кого мне подкупить, чтобы раздобыть голубиной крови?

— Никого, — ответил я. — Если того человека поймают, вынести наказание ему будет не по силам.

* * *

Накануне вечера, когда должно было состояться представление, девушки провели весь день в банях, а мы, чернокожие евнухи, прислуживали им. Накшидиль легла на мраморную скамью среди горячего пара, а одна из рабынь делала ей массаж, растирая и колотя ее с таким рвением, что Накшидиль едва хватило сил подняться, когда она закончила.

— Как же я после этого смогу танцевать? — простонала она.

Другие рабыни обливали тело Накшидиль водой и терли люфой[32] до тех пор, пока каждый дюйм кожи не стал розовым, как у новорожденной, затем ее намылили и снова обдали водой, потом растирали лепестками розы. Густой аромат насытил ее волосы, голову и кожу.

На лицо ей наложили маску из миндаля и яичных желтков и начали отбеливать его жасмином и микстурой из миндаля. Теперь, когда Накшидиль стала женщиной, на ее теле искали малейшие признаки роста волосков, отращивание которых категорически воспрещается мусульманкам, но так и не нашли подобных следов. Кругом царило волнение. Некоторые из нагих девушек резвились, дразнились, вскидывали гривы черных волос, целовались, тыкались носами, ласкали друг другу груди.