Книга Марли и мы - Джон Грогэн

Через полчаса медсестра помогла ей одеться, и мы поехали домой, получив следующие рекомендации: в течение двух недель Дженни нельзя принимать ванну, плавать, пользоваться тампонами, заниматься сексом.

В машине Дженни прислонилась к стеклу и уставилась в окно, храня безразличное молчание. Глаза у нее были красные, но она не плакала. Я напрасно искал слова утешения. Действительно, что я мог сказать? Мы потеряли нашего ребенка. Да, я мог убедить ее, что мы попытаемся еще раз. Я мог напомнить, что многие пары проходят через подобное. Но она не хотела ничего слышать, а я не хотел ей ничего говорить. Когда-нибудь мы сможем спокойно обсуждать происшедшее. Но не сегодня.

Я ехал домой по Флэглер-драйв, живописной дороге, которая идет вдоль побережья Вест-Палм-Бич с северной части города, где мы только что были у врача, к южной, где находился наш дом. Вода блестела на солнце, легкий ветерок покачивал листья пальм, синее небо было безоблачным. Это был прекрасный день, но не для нас. Мы оба хранили молчание.

Когда мы подъехали к дому, я помог Дженни выйти и уложил ее на диван. Затем я пошел в гараж, где Марли, как обычно, затаив дыхание, ждал нашего возвращения. Едва завидев меня, он быстро схватил свою игрушечную замшевую кость и гордо пронес ее через комнату, отстукивая хвостом ритм по стиральной машине, как палочкой по ксилофону. Он умолял меня попробовать отнять ее.

– Не сегодня, приятель, – сказал я, выпустив его через заднюю дверь во двор. Он долго мочился под мушмулой, а потом вбежал обратно, сделал глубокий глоток из своей миски, разбрызгал воду и буквально полетел по коридору в поисках Дженни. Я закрыл заднюю дверь, вытер шваброй воду, разлитую Марли, и последовал за ним в гостиную.

Войдя в комнату, я замер в изумлении. Я бы мог поставить свой недельный доход на то, что сцена, которую я наблюдал, невозможна. Наш несдержанный, всегда возбужденный пес стоял у ног Дженни, а его огромная голова лежала у нее на коленях. Хвост Марли неподвижно висел, и это было первый раз на моей памяти, когда он не вилял, если кто-то из нас его гладил. Собака смотрела на Дженни и тихонько скулила. Жена погладила Марли по голове несколько раз, а затем спрятала лицо в собачьей шерсти и горько, безудержно зарыдала.

Так они стояли долго: Марли, застывший, как изваяние, и Дженни, прижимающая его к себе, будто огромную игрушку. Я стоял в сторонке, чувствуя себя вуайеристом, подглядевшим в замочную скважину интимный момент чужой жизни, и не знал, что мне делать. И тут Дженни, не поднимая лица, протянула мне руку. Я сел рядом с женой на диван и обнял ее. Общее горе объединило нас троих.

ГЛАВА 7Хозяин и зверь

Утром на следующий день, в субботу, я проснулся на рассвете и увидел, что Дженни лежит на боку спиной ко мне и тихонько плачет. Морда Марли виднелась на матрасе – он не спал и, как мог, выражал сочувствие своей хозяйке. Я встал, приготовил кофе, выжал сок из апельсинов, принес газету, сделал тосты. Через несколько минут появилась Дженни в халате. Ее глаза были сухими, и она улыбнулась мне, будто хотела убедить, что теперь она в полном порядке.

Позавтракав, мы решили погулять и сводить Марли искупаться. Если идти к океану прямо от нашего дома, то вы не сможете выйти к воде из-за наваленных на берегу камней и длинного бетонного волнореза. Но уже через полдюжины домов к югу волнорез уходил в океан, открывая небольшой пляж с белым песком, заваленный прибитыми к берегу деревяшками, – идеальное место для резвой собаки. Когда мы дошли до этого пляжика, я отцепил поводок Марли и покачал перед его носом палкой. Он смотрел на палку, словно голодающий на кусок хлеба, не сводя с нее глаз.

– Взять! – закричал я и швырнул палку так далеко, как только сумел. Марли одним эффектным прыжком преодолел бетонное ограждение, промчался по пляжу и бросился на мелководье, взметая фонтаны брызг. Вот для чего рождены лабрадоры. Именно это заложено в их генах, и именно к этому их издавна приучали люди.

Никто не знает, где впервые появились лабрадоры, но одно известно наверняка: не на полуострове Лабрадор. Эти сильные собаки-пловцы с короткой шерстью впервые объявились в XVII веке в нескольких сотнях километров к югу от полуострова Лабрадор, на острове Ньюфаундленд. Согласно сообщениям современников, местные рыбаки, выходя в море в своих легких плоскодонках, брали с собой специально обученных собак, которые помогали им тянуть сети и лесы, а также ловить сорвавшуюся с крючка рыбу. Густая лоснящаяся шерсть этих собак была непроницаема для холодной воды, а умение хорошо плавать, неиссякаемая энергия и способность бережно держать рыбу в челюстях делали их идеальными помощниками в суровых условиях Северной Атлантики.

Как собаки очутились на Ньюфаундленде – загадка. Остров точно не был их родиной, но свидетельств того, что собак привезли с собой эскимосы, первые поселенцы на этой территории, тоже нет. Самая правдоподобная теория состоит в том, что предки лабрадоров были завезены на Ньюфаундленд рыбаками из Европы и Британии. Многие из них сходили на берег и начинали оседлую жизнь, создавая поселения. Порода, видимо, возникла в результате произвольного и вынужденного скрещивания между собой собак тех первых европейцев. Наверное, у лабрадоров и у более крупных и косматых ньюфаундлендов были общие предки.

Как бы то ни было, местные охотники вскоре приучили лабрадоров приносить подстреленную дичь. В 1662 году уроженец местечка Сент-Джон (Ньюфаундленд) У.Э. Кормэк совершил пешее путешествие по острову и отметил большое количество собак-пловцов, которые, как он писал, были «замечательно натренированы для охоты и… полезны во всех других сферах жизни». Английские аристократы, в конечном счете, обратили внимание на этих животных и в начале XIX века начали ввозить их к себе на родину для охоты на фазанов, куропаток и тетеревов.

Согласно данным американского Клуба заводчиков лабрадоров, впервые в США любители лабрадоров объединились в 1931 году. Главной целью нового общества было сохранение чистоты породы.

Само название «Лабрадор» возникло совершенно случайно. Сохранилось письмо третьего графа Малмсбери шестому герцогу Буклойху (1830-е гг.). Очевидно, плохо знающий географию граф хвастался своими отличными охотничьими собаками. «Мы всегда называем их лабрадорами», – писал словоохотливый Малмсбери, отмечая, что ему приходилось совершать длинные путешествия, чтобы приобрести представителей этой породы. С тех пор название не менялось, а порода оставалась «максимально чистой». Шли годы. Остальные собаководы в гораздо меньшей степени благоговели перед генетикой, свободно скрещивая лабрадоров с другими охотничьими собаками в надежде, что их лучшие качества дополнятся другими. Несмотря на все попытки изменений, гены лабрадоров оказались стойкими и порода сохранила свой первозданный облик, получив 7 июля 1903 года официальное признание от Лондонского клуба собаководов.

Б.У. Циссоу, энтузиаст и опытный собаковод, так писал о Клубе заводчиков лабрадоров США: «Американские охотники завезли этих собак из Англии и адаптировали их к жизни в новой стране. Сегодня, как и в прошлом, лабрадор, не задумываясь, прыгнет в ледяную воду в Миннесоте, чтобы принести подстреленную птицу; на жарком Юго-Востоке он способен целый день охотиться на голубей, и в качестве награды за хорошо выполненную работу ему будет вполне достаточно ласки хозяина».