Книга Призрак Виардо. Несостоявшееся счастье Ивана Тургенева - Нина Молева

И. С. Тургенев — М. А. Бакунину

Телевизионная картинка была очень яркой. И страшной. Синее небо. Пышно взбитые белоснежные облака. И пепелище сожженного рубленого дома, где прошлой ночью заживо сгорел молодой священник с женой и четырьмя мал мала меньше детьми. Тонкие струйки дыма от оставшихся угольев. Невозмутимый голос диктора: «Премухино… Тверской области…» Редакторы не позаботились включить в текст, что тургеневские места, что родина тургеневских стихов, «горького премухинского романа», по словам самого писателя. Редакторы, скорее всего, просто не знали, что речь идет о бывшем поместье Бакуниных, в частности того самого Михаила Бакунина, чьим именем и по сей день называется одна из самых оживленных московских улиц. А на заднем плане картинки возвышалась великолепная церковь, в которой мог венчаться писатель с той, что подарила ему многих его героинь вместе с их личным «романом без весны».

В тот год вернувшийся из Германии Тургенев недолго пробыл в доме на Остоженке. В мае Варвара Петровна увезла сына в Спасское. Сдержать слово и заехать к Бакуниным Тургеневу не удалось. Он выполнит свое обещание в середине октября.

Семья была многолюдной и множеством нитей связанная с Тургеневым. Всего три года назад не стало сестры Любови Александровны, невесты Станкевича, который так быстро последует за ней. Сестра Александра замужем за Вульфом, представителем тесно связанного с Пушкиным семейства. Свободу сохраняла одна Татьяна Александровна, чей образ пройдет через многие произведения Тургенева. Это прежде всего «Андрей Колосов», «Переписка», «Татьяна Борисовна и ее племянник» и почти все написанные Тургеневым стихи.

В ночь летнюю, когда тревожной грусти полный, От милого лица волос густые волны Заботливой рукой Я отводил — и ты, мой друг, с улыбкой томной К окошку прислонясь, глядела в сад огромный, И темный, и немой… В окно раскрытое, спокойными струями Вливался свежий мрак и замирал над нами, И песни соловья Гремели жалобно в тени густой, душистой, И ветер лепетал над речкой серебристой. Покоились поля. Ночному холоду предав и грудь, и руки, Ты долго слушала рыдающие звуки — И ты сказала мне, К таинственным звездам поднявши взор унылый: «Не быть нам никогда с тобой, о друг мой милый, Блаженными вполне!» Я отвечать хотел, но страстно замирая, Погасла речь моя… томительно-немая Настала тишина… В больших твоих глазах слеза затрепетала — А голову твою печально лобызала Холодная луна.

Чувство у молодых людей вспыхивает одновременно. Его трудно назвать любовью с первого взгляда: слишком много Татьяна слышала от брата о Тургеневе, немало знал и Тургенев от Бакунина о любимой сестре. Общность взглядов, убеждений, восторженных настроєний делала людей близкими, а разница в три года — Татьяна была старше писателя — не имела значения. Правильнее сказать, не имела бы, если бы не случилось непоправимое. Чем больше молодые, люди узнавали друг друга, тем больше пылкость девушки начинала напоминать Тургеневу позицию Варвары Петровны: деятельно опекать, во все вмешиваясь, помогать, покровительствовать. Но это сознание придет позже, а пока…

Гуляют тучи золотые Над отдыхающей землей; Поля просторные, немые, Блестят, облитые росой; Ручей журчит во мгле долины; Вдали гремит весенний гром; Ленивый ветр в кустах осины Трепещет пойманным крылом. Молчит и млеет лес высокий, Зеленый, темный лес молчит, Лишь иногда в тени глубокой Бессонный лист прошелестит. Звезда дрожит в лучах заката, Любви прекрасная звезда, А на душе легко и свято, Легко, как в детские года.

10–16 октября 1841 года. Всего-навсего шесть дней. Но вернувшись вместе с Варварой Петровной на Остоженку, Тургенев будет с нетерпением ждать появления в Москве бакунинского семейства. Знали ли его члены о чувствах, переживаемых молодыми людьми? Если и знали, то не подавали виду. К тому же в Москве Тургенев с особенной остротой осознает, как связан он по рукам и ногам волей матери. Он понимает: она никогда не даст ему согласия на брак, а без ее согласия он ничего не может предложить в материальном отношении своей избраннице. Жалкая наследственная деревенька Тургеневых не может прокормить дядю с его семейством, брата Николая с женой и детьми, да еще и его самого. В то время как все кругом говорят о молодом красавце-богаче, Тургенев думает только о том, как вырваться из семейных пут. Единственная надежда — предстоящие в марте 1842-го магистерские экзамены.

Тургенев продолжает встречаться с Бакуниным. Из адресов их встреч сохранился соседний по Остоженке, дом 43 и Хлебный переулок, где семья снимала квартиру.

Татьяна Бакунина — Тургеневу.

Начало марта 1842 г.

«Вчера я ничего не могла вам сказать — ничего, Тургенев, — но разве вы знали, что было у меня на душе — нет, я бы не пережила этих дней — если б не оставалась мне смутная надежда — еще раз, боже мой — хоть раз еще один увидеть вас… О, подите, расскажите кому хотите, что я люблю вас, что я унизилась до того, что сама принесла и бросила к ногам вашим мою непрошеную, мою ненужную любовь, и пусть забросают меня каменьями, поверьте, я вынесла бы все без смущения… Если б я могла окружить вас всем, что жизнь заключает в себе прекрасного — святого, великого — если б я могла умолить бога — дать вам все радости — все счастье — мне кажется — я бы позабыла тогда требовать для самой себя, но когда-нибудь — я верю — вы будете счастливы — как я хочу — тогда, Тургенев, вспомните — что я бы радовалась за вас — о, я стала бы так радоваться, как мать радуется за сына — потому что чувствую в душе моей глубокую — всю беспредельную, всю слепую нежность матери, все ее святое самоотречение. Тургенев, если б вы знали, как я вас люблю, вы бы не имели ни одного из этих сомнений, которые оскорбляют меня — вы бы верили, что я не забочусь об себе — хотя я часто предаюсь всей беспредельной грусти моей — хоть я хочу, хоть я решилась — умереть — но если б я не хотела — разве воля моя могла изменить что-нибудь — мой приговор давно произнесен, и я только с радостью покоряюсь ему — ропот — борьба, но к чему она послужила бы — ия так устала бороться, что могу только молча ждать свершения Божьей воли надо мной — пусть же будет, что будет!»

«Вы давать еще не можете, вы — как ребенок, в котором много скрыто зародышей и прекрасного и худого, но ни то, ни другое не развилось еще, а потому можно только надеяться или бояться! Но я не хочу бояться за вас, я хочу только верить. Нет! Вы не погубите ни одной способности, данной вам. В вас разовьется все богатство, вся красота божественной жизни, вы будете человеком — когда? Этого нельзя определить…

Иногда все во мне бунтует против вас. И я готова разорвать эту связь, которая бы должна была унижать меня в моих собственных глазах. Я готова ненавидеть вас за ту власть, которой я как будто невольно покорилась. Но один глубокий внутренний взгляд на вас смиряет меня. Я не могу не верить в вас… С тех пор как люблю вас, у меня нет теперь ни гордости, ни самолюбия, ни страху. Я вся предалась судьбе моей.