Книга (Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле - Татьяна Соломатина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приятного вам времяпрепровождения!
На СУП С ФРИКАДЕЛЬКАМИ: курятина, индюшатина: морковь, лук репчатый, болгарский перец, стебель сельдерея, лук-порей, имбирь, лавровый лист, перец горошек, рис, яйца, зелень, соль.
На КОТЛЕТЫ: курятина, индюшатина, лук, чеснок, яйца, белая булка, молоко, соль, перец, растительное масло.
Мать моя весь этот ливер презирала. Печень говяжья ещё ладно – в меня пихать, чтобы гемоглобин. Хотя я была на редкость здоровым ребёнком, но кто-то сказал ей, что детям надо есть печень, чтобы гемоглобин. И она покупала говяжью печень и готовила её с героическим и надменно-брезгливым выражением красивого, но недовольного, лица. Готовила мать моя вкусно, но печень отвратительно пахла. Нет, мать покупала всегда самое свежее и дорогое. Так что это был собственный запах печени. Который мне был отвратителен. Но если ваша любимая мама что-то готовит для вас с героическим и надменно-брезгливым (призванным подчеркнуть героизм) выражением лица, то вы – любящий, хороший и послушный ребёнок, – будете есть даже печень. Клевать прометеев свежак не заставляют из любви к маме – и то ладно. Но вот этот запах… Первый раз оказавшись в прозекторской на первом курсе медицинского института, я поняла – вот он! Этот запах!
Мать ливер презирала. Бабка ливер не замечала. У этих женщин котировалось исключительно правильное мясо, исключительно правильные же кости (с мясом). И никаких «сиська-писька-хвост» как это называла моя тётушка Ольга. Первый раз это «сиська-писька-хвост» я услыхала, когда отец припёр с завода какой-то суповой набор. Бился за него в буфете. Был горд. А тут мать моя как обычно не в настроении. И дома ужасный скандал сродни «цветочному» из моей «Большой собаки». Все люди, как люди, и только ты как кое-что на блюде, это даже собаки не едят, инженер этот самый, мог бы… а ты… (о том, как мой папенька не стал партийной элитой я написала в «Моём одесском языке»). И тут тётка Ольга явилась. Весёлая. Пахнущая коньяком, шоколадом, какао– и кокосовым маслами. Она всегда так пахла, потому что была мастером шоколадного цеха на одесской кондитерской фабрике имени Розы Люксембург. Тётка достала из лифчика целлофановый пакет с коньяком, лихо налила из него себе, матери и отцу, провозгласила какой-то залихватский тост, они выпили немедленно. И Ольга тут же сказала, что даже из этого набора «сиська-писька-хвост» можно соорудить шикарный борщ и нечего портить всем нервы. Бабка была аристократкой. И никому не портила нервы. Мать всю жизнь под аристократку косила – и портила нервы всем вокруг. Тётка Ольга была тем, кем была – и это тоже не сделало её счастливой. Но все они потрясающе готовили. Но избегали ливера. (Хотя тётка замечательно жарила куриные печёнки, безо всякого запаха.)
А вот Московская Галка – близкое знакомство с этой великолепной женщиной ещё предстоит в «Макаронах по-флотски», – готовить не умела совершенно. Что не мешало мне её обожать. Она никогда не кричала. Вообще голоса не повышала. Вы не поверите, и не вспомните даже, как мало надо ребёнку.
И вот однажды я застряла в Москве. Из Казани меня выпустили. А в Одессу не пустили. Было лето-1980. Да. Когда мне было девять лет, детей сажали на поезд. И снимали с поезда. Иногда безо всяких взрослых. Ну, давали наверное что-то проводнице за «присмотреть», но я не помню, чтобы во время моих многочисленных поездок Одесса-Москва-Казань за мною хоть кто-то из проводниц присматривал.
Я поселилась у Московской Галки. И «поволжская» парадигма питания: «что нашёл, то и съел» сменилась «московской» парадигмой питания «дети должны есть пеееервое». В Одессе были красные и зелёные борщи, щи, мясные солянки, грибные супы, пловы, жаркое, утки с яблоками, фаршированные гречневой кашей поросята, пироги, кулебяки, пудинги… На Волге был «Завтрак туриста», «бархатные» подушечки с повидлом, грибы с картошкой – если повезёт, и какая-то бурда, скисающая у бабки-шофёра на плите. А у Московской Галки реально было «первое», «второе» и компот. Возможно, в других семьях было иначе, но в моей было именно так. И меня это абсолютно устраивало. Я любила быть на Волге, где всем пофиг, потому что простые работяги, пережившие войну, понимали, что ребёнок себя голодом не заморит. Я любила Одессу, где был выбор. И я любила Москву, потому – в том числе, – что в качестве «второго» чаще всего были всё те же макароны по-флотски в Галкиной версии.
А вот «пееервое» Московская Галка варила из куриных сердец. Причём она швыряла в кастрюлю всё сразу: сердца, морковь, лук и ещё в холодную воду высыпала куль серых макарон. Понятно, что всё это становилось ещё одной модификацией Галкиных же макарон по-флотски. И никто никогда не мог сказать заранее, что он раскопает в студенистой массе: разваренную в тряпки морковь; лавровый лист, облепленный раскисшей мучной слизью; маточное кубло вонючего лука. Зато все знали, что у всех в тарелках будут луковые лушпайки. Отвратительно-расквашенные. И – куриные сердца! Этих было щедро. И всем это нравилось.
Это было одно из самых счастливых лет моего детства. Всю Москву – в пределах нынешнего третьего кольца, – я обошла пешком вдоль, поперёк, наискосок, по кругу туда и обратно. В девять утра меня уже не было в хате на проспекте маршала Гречки – продолжении Кутузовского. И возвращалась я не ранее девяти вечера. Все уже поели, и потому можно было наковырять себе горку куриных сердец, которые мне, в отличие от говяжьей печени, очень нравились. Москва была великолепна. Пирожки, мороженое, газировка – без ограничений. Метро до умопомрачения по Кольцу. И перед сном закинуться варёными куриными сердцами. Так они и спаялись у меня в то лето: Мос-ква! – куриные-сердца!..
Московская Галка усадила меня на поезд с кучей каких-то чемоданов, которых у меня с собой из Казани не было. Это были подарки Светке (маме), Ольке (тётке) и Полине Фроловне (бабушке). Тут надо отметить особо, что Галка была очень щедрой. И любую продукты – в том числе, – имела возможность раздобыть. У неё был относительно высокопоставленный отец. Какая-то сестра-балерина в Большом. За столами периодически мелькали знаменитости. Я запомнила только Мкртчяна. За огромный нос. Очень удивилась, увидав его в «Мимино». Он же у Московской Галки за столом сидел. Чего он в телевизоре делает? Но Московская Галка была элегантна и проста и совершенно не парилась. Иногда её относительно высокопоставленный папа привозил ей на дом «заказы». Это были очень непросты заказы. И очень содержательные. То, что в баночках, мы с дядей Валерой поглощали сразу, прямо из немедленно вскрытых жестянок. А шикарное великолепное мясо сперва заветривалось, затем подтухало и дядя Валера уносил его в свой «почтовый ящик», собачкам. И Московская Галка, свободно вздохнув, продолжала готовить невнятное из «сиська-писька-хвост». Куриные сердца она покупала в столовке Склифа. В общем, меня больше волновало это совершенно неповторимое чувство свободы и независимости, которое бывает только в девять лет.
Как водится: прошло много лет. Муж как-то притащил домой тьму этих куриных сердец. Сопроводив ремаркой: очень люблю из них суп.
Ну и сварила. А чего? Потомки царских родов знали, что иногда еда – это просто еда. Чего я тут из себя буду корчить? Тем более, если не только у меня, но и у моего возлюбленного супруга куриные сердца вызывают тёплые ностальгические чувства.