Книга Год - Александр Радов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина – мудрее. Слушала, переводя взгляды с девушки на него, откровение, обязательно не перебивать.
– Националисты! Вы – ее такой сделали! Вы и этот ваш не забей гвозди, комплекс на всю жизнь забили, были поселены между близкими вражда и переполох.
– Где он, – живо помнила, неповторимо вальяжно возразил он.
Она всю эту историю принимала. Ближе человека нет. Подлинно совестливый! Смыслит, смотрит с кем и что, воспитанный, жизни хочешь элементарно. Инициативы. Прост человек, бросается.
Вначале почти не общался с новыми родственниками. Но за последние три года стал лучшим другом. Даже любимый, на дух не переносивший все что с ним связано, готов был на руках носить.
Настойчивее потянула руку, и вдруг что-то холопски взвилось, не контролируя себя рванула руку:
– Отпусти! – впервые назвала на «ты», стало неуемно яростно.
Рука не выдернулась. Тогда ударила прицельно ногой, пригнулся, но руку не отдал.
– Ждет, хватит вести себя таким образом. Давайте.
– Пусти! Кричать примусь.
– Да чего.
– Слушайте, хороший. Скорее отпускаете.
Неожиданно тот отпустил, и неприятно (сколько раз говорили дома – вот такой он) уставился.
– Бегите. Значит. Ваше право.
Без выражения посмотрела в его глубину хамства, и бросилась прочь. Хорошо, надела удобные польские кроссовки, хотя подруга однозначно говорила – «только туфли. Спортивное – для мужика».
Сырой хмурый город, Москва повернулся теперь спиной, стала чужой, а сама – бушпритом ледокола. Пару раз оглянулась – никто не преследует, но до метро продолжала бежать. Из-за каждого куста и тени на грязных панелях вылезали, казалось, милиционеры, этот развязный, разные личности. Тут что только не делали соседские мужики перед тем как прийти домой и увидеть все то же самое, стеганый тюль, собранный в уголок подметенный мусор, индифферентных детей, и свою, которая берет с них, что оставили на работе. Она о том не думала. Была с той стороны – жратвой.
Береттой припозднившегося, бравого начинающимся застоем якобы, неблагодарного отрока, кроме «паинек» не имевшего в жизни интересов, сколько вбухала, и ее с ее вечно только выключенными пирогами. Лишь бы не начал ржать!
Бежала по знакомым оградам к метро, и жалела, что не умеет сдаваться, проели большевики тысячелетнюю топку, поставят паром, разрешат катамараны, не вялую ресторацию.
Не зная с чего такие мысли нехорошие, посмотрела на тарелки в сушителе. Эту купили в шестьдесят девятом. Ей тут делать нечего, побьется еще. И вот – основная миска его и младшей. Из нее дети съедали в полтора раз больше, и все ради аляповатого ежа с непонятным ромбом и лимонного оттенка груш, мы приходим в мир такими. И что воспитание дает!
Нежданный звонок чуть не привел к падению памятных тарелок на пол. Проб. Мужчина! Никогда не надо два раза объяснять. Понимает, нелегко пришлось, и сейчас выхватывает по полной. Другим дети путевки покупают без подсказок. Она четверых, кроме нытья. Забаловала эту, да и тот, когда по-хорошему.
Открывая, думала тяжелым взглядом в закрашенную голубым стену предбанника, и потянув дверь осуждающе через пол бросила винящий взгляд на нее.
Но это была другая.
Растерялась, и без приветствия почему-то спросила:
– Тебе чего? – держа дверь на цепочке.
– Беда. Пусти, – повела на кухню.
– Водицы?
– В целях.
– Не знаю. Не бойся?
– Что гнетешь? Вновь бои? Денег? Сейчас нет. – Предпочитала занять немного, а потом вернуть, рейки.
– Прост.
– Зачем он? – не пропадая в трезвом, всегда ссылался на родственника, и обычно сами звонили ее Лойту.
– Хока убили.
– Догулялся.
– Аконт исчез.
– Говорят, это Проб.
Помолчали. Лейзи сосредоточено жевала женьшень, жестом попросив вторую успокоиться.
Решив, лучше теперь рассказать, все что знает, та было заговорила, но Лейзи остановила рукой:
– Что с ним? Неизвестно где? А Проб! – та решилась обнять ее и они обе заплакали. Но как только удрученные хлипы прервались криком и громким плачем навзрыд откуда-то изнутри в одном из ее красивых домашних халатиков, всегда несших успокоение, частичку детства, в дверь позвонили.
– Лайки наверно. Ты не бухай ей как мне. Точно?
– Лойту сам шеф рассказал. Стала бы я, чертить! – та побежала открывать, худший день в году. Только открыли, а теперь насколько затянется! Еще и от своего влетит, что без него.
Не посмотрев, открыла, вместо ее на пороге стояли два ровных и погожий.
– Аконт! – бодро представился последний. – Здесь проживаете?
– Нет.
– А где хозяева?
– Она дома, но ей сейчас не очень хорошо.
– В смысле?
– Плоховато. А вам чего?
– Мы пройдем?
– А вы кто собственно – даже не представились.
– Девушка! Или пропустите – или считайте, что сопротивляетесь!
– Ладно, – примирительно сказал один. – Главный группы Мэтью О’Ныни.
– Но у вас форма не та!
– Девушка! Очень прошу! Лицом к стене!
– Помогите! Бандиты! Муж работает где надо.
– Мы сами оттуда, – весело усмехнулся кричавший.
– Я напротив думаю – вы обыкновенные бандиты!
Парни переглянулись и один вдруг прыгнул в дверь, а эти схватили ее за руки и буквально втащили в квартиру.
Лейзи встретила в коридоре.
– Кто такая! Лицом тоже, – задорно обозначил кричавший ранее, протаскивая с другим открывшую не вовремя на кухню.
– Сколько тебе говорить! – отринула та, пускаясь было за ними, – но ее остановил, взяв под локоть тот же.
– Пойдемте, дорогая моя.
– Мой так вам этого не оставит! Дайте позвонить! – А та сидела на маленьком стуле в наручниках уже и плакала.
– Молодец, – ажурно попросил один из них, – ведите хоть вы себя благоразумно, хорошо?
Лейзи кивнула и сама села за стол. Ценности фамильные отдавать так не хотелось!
– Здесь живете, – начал ближайший к ней, но в дверь снова позвонили.
– Кто там?
– Наверно мой!
– Мой друг и младшая, пожалуйста, не трогайте их!
Тот достал пистолет и направил на нее.
– Да что нет! – они метнулись в коридор.
– Вот она, с другом! Сколько у тебя их, извините. Вы, собственно, так называемая Лайки?
