Книга Западня, или Исповедь девственницы - Ксения Васильева

Лерка всполошилась.

— Надо сказать, потому что услышит, обалдеет, откроется еще… Пусть знает, что у нее брат. А при всем разговоре не присутствует, ты старухе скажи.

Утром поднялись рано.

Хорошо поели, похмелиться Лерка Саньку дала совсем немного.

Собрались. Поехали.

По дороге Лерка шепнула Катьке:

— Ты ничему не удивляйся, после все расскажем, держись так, будто все знаешь. Брат у тебя есть, большой, взрослый, а та, к кому едете, — его мать, но не родная, а приемная. Поняла? И мне потом всю правду выложишь! А то отец забудет чего…

Катька, конечно, ничего не поняла, но кивнула.

Лерка перекрестила их и сказала, что ждать будет в метро, в тепле: сколько надо, столько и будет ждать. И пошла не оглядываясь. А Санек чуть штаны не намочил. С Леркой было не страшно, когда она рядом, а тут… Посмотрел на Катьку, та тоже тряслась, как осиновый лист, и захотелось Саньку убежать отсюда, никаких денег не надо, лишь бы спокойствие. И сын ему этот не нужен. Тогда был нужен — жалел маленького и Наташку любил, а сейчас что? Где она, Наташка? Да и не нужна она ему сто лет, как и сын этот.

Но дело начато, и перед Леркой стыдно.

В квартиру позвонил тихенько, звоночек еле брякнул, но дверь тут же открылась.

На пороге стояла седая старуха, крепкая еще, видно, но худая, как щепка, и глаза под очками как у рыбины торчат.

У Санька в животе похолодело.

— Здравствуйте, — сказал он и вдруг стащил с головы кепку.

Старуха резко спросила:

— Погорельцы? Беженцы?

Санек замотал головой — нет.

— А кто же тогда? — удивилась старуха, вглядываясь своими очками в них обоих.

Санек забормотал:

— У меня до вас разговор есть, — и замолчал.

Старуха удивилась:

— Что за разговор? Денег вам надо? Так и скажите!

И стала рыться в кармане халата, но Санек, уже почти плача, прошелестел едва:

— Да не надо нам денег…

— А чего же? — уже злобно сказала старуха, — мне некогда здесь с вами стоять. И холодно. Говорите, что вам надо, (а сама от двери не отходит. Правильно говорила Лерка — «стерва»!)

— Надо поговорить, — откашлявшись, сказал наконец более-менее ясно Санек.

— Ну, так говорите, — приказала старуха.

«…Придется здесь говорить, в квартиру она его не пустит — как пить дать!»

И Санек сказал (Катька почему-то отошла на шаг назад — испугалась, что ли, этой злыдни?):

— Я — отец кровный вашего сына, Сандрика. (Еле имя вспомнил, надо же так назвать, как собачонку!)

И замолчал, как умер. А чего еще говорить?

Старуха подбоченилась, рыбины-глаза будто поджарились.

— Опять двадцать пять? Сколько вас там, Сандриковых родственников? Может, все скопом и приедете? Чтоб сразу уж от вас отделаться!

Санек прохрипел:

— Я только взглянуть на него хотел, — и вдруг, сам не зная, как и почему, заплакал горько.

Катька бросилась к нему, заревела:

— Пап, не надо, уйдем, пап!

Старуха вдруг притихла, подумала там чего-то своей головой и сказала:

— Ладно, заходите.

Санек двинулся было в квартиру, но Катька уперлась — не пойду.

Старуха остро глянула на Катьку, на Санька, утиравшего слезы, и сказала сурово:

— А ну, входите, хватит тут представление устраивать! Девушка, а вы не упирайтесь, видите, отец идет?

В общем, втиснулись они в квартиру. Хорошая квартира, обставленная, картинки на стенах висят, книжек много…

И загрустил, и обозлился Санек: почему это одним — все, а другим — шиш? Его сыночек, видно, здесь сладко ел и пил и не тужил, а его девки, деревенские дуры, живут только что не в хлеву…

Старуха провела их на кухню.

Стащила с Катьки куртку, беретку, бросила суховато Саньку:

— Снимайте вашу одежку, вон вешалка.

Налила им чаю. Села напротив них и приказала:

— Рассказывайте. Кто вы, что и откуда. С Украины? — и усмехнулась.

— Почему с Украины? — удивился Санек, теперь ему было уже не так страшно — все сказано.

— Да я так, — снова усмехнулась старуха и спросила: — А откуда же?

— С Волоколамска.

Старуха вроде бы чего-то поняла.

— Из Супонева? Так, кажется? Вы — Саша?

Знает. Надо же!

— Ага, — сказал Санек и замолчал.

Старуха глянула на Катерину:

— А это ваша дочка? Как зовут?

— Катерина, — ответил Санек, потому что Катька все еще сопливилась помаленьку.

А Марья смотрела на них и понимала, что теперь вот — правда. Да и похож был Сандрик на отца. Только этот огрубелый, видно, пьющий и — нищий. У Марьи заболело сердце. Господи, как же он одет! А девочка! Видно, собирали одежку — куртка явно не с ее плеча, линялые джинсы, берет идиотский, старушечий! Она готова была плакать над ними, так ей было их жаль. И, видно, папа — дурак дураком. А откуда ему умным быть? Боже, как же складываются судьбы! А «его женщина» живет в благословенной стране. Посол! Боже мой! Сандрик — красавчик, испорченный, правда, но умненький, обаятельный… И это его отец и сестра! Бедные, бедные… Все — бедные. И Наташа! Да, и Наташа. Главное — она. И этот дурачок! И ее Сандрик! И она…

Марья почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Она даст им денег. У нее есть доллары, чьи, она уже и не упомнит. Наташины или Сандриковы… Они не просят, но она даст!

Марья вскочила и пошла в комнату.

Там она подумала мгновение — сколько же дать? Взяла двести. Мало, конечно, но ведь папаша-то пьющий. Просадит все! Нужно девочке отдать и сказать ей, чтобы приезжала. Не по-божески как-то — брат и сестра, а не знают друг друга и живут словно в разных мирах.

Она пошла в кухню. «Как их ей предложить? Да просто дать».

— Вот, — сказала она, протягивая деньги Катьке, — возьмите… Это от Сандрика. Если бы он был здесь, я знаю, он бы дал обязательно.

Катька деньги не брала, даже руки за спину спрятала.

А Санек обомлел — доллары!

Он хотел было протянуть руку за ними, но старуха явно давала их Катьке, а та, дура, не брала.

Тогда старуха сунула их Катьке в карман куртки.

Катька снова заревела.

Тогда заплакала и старуха, приговаривая:

— О, господи, да что же это такое! Господи, Боже мои милостивый!