Книга Загадка театральной премьеры - Анна Устинова

Моя Длина, жадно разглядывая «бомонд», то и дело произносила, как заклинание, громкие имена с полос «светской хроники». А в промежутках обращалась к Олегу:

— Замогильно! Какая тусовка!

Андрей Станиславович и папа Олега, оставив Светлану Сергеевну приглядывать за ребятами, отправились в дирекцию получить контрамарки.

Темыч и Пашков тоже зря времени не теряли. Обежав вокруг шута и мужчины в плоеном воротнике, они восторженно сообщили классу:

— На спинах у обоих мужиков таблички. Один называется Шекспир, а другой — Меркуццио.

— Зашибись-умри! — осталась в полном восторге Моя Длина.

— Про Шекспира я знаю, — вмешался Марат Ахметов. — А Меркуццио, что это за парень такой?

— Это, знаешь ли, шут из «Ромео и Джульетты», — выразительно покосившись на Таню, объяснила Катя.

— А почему он тогда здесь, на улице? — не доходило до Ахметова.

— Раз стоит, значит, так надо, — убежденно произнесла Моя Длина.

Ей нравилось тут все больше и больше. Она обожала подобные мероприятия. Вскоре подбежали запыхавшиеся Борис Олегович и Андрей Станиславович.

— Пошли. Все в порядке.

Класс дружно устремился в узкий проход, увлекая за собой нескольких кино- и театральных знаменитостей, а также Шекспира и шута.

Послышались протестующие крики. Но десятый «Б» на них не отреагировал. Ребят влекло вперед большое искусство.

Глава IV По мотивам Шекспира

Быстро раздевшись в гардеробе, ребята устремились в тесный зрительный зал. Оказалось, что в проходах сидеть не придется. Благородные Прошечкины отвели десятому «Б» целый ряд. Это обстоятельство повергло Мою Длину в новый приступ восторга.

— Такая крутая премьера, а нам — весь ряд! — воскликнула она.

Десятый «Б» шумно расселся по местам. Женька с Наташкой Турундаевской устроились вместе с ребятами.

— Я не заметил, — повернулся Женька к Олегу, — буфет тут есть?

— Начинается, — трагически закатила глаза Катя. — Ты, Женечка, интересно, хоть когда-нибудь о еде забываешь?

— Иногда забываю, — обезоруживающе улыбнулся тот. — Но в театре во время антракта сходить в буфет — это святое дело.

— Вот именно, — горячо поддержал Марат Ахметов. И, повернувшись к Олегу, добавил: — Так есть тут буфет?

— Буфет-то есть, — откликнулся мальчик в очках. — Только, — заглянул он в программку, которую успел приобрести по дороге в зал, — вынужден вас огорчить: антракта не будет.

— Как это не будет? — возмутился Марат Ахметов. — Спектакль без антракта? Что же, нам так и придется все время в зале торчать?

— Именно, — ухмыльнулся Олег.

— Безобразие! — возмутился друг Марата Ахметова и его соратник по секции бокса, Боря Савушкин.

— Во! — взвился на ноги Женька. — Если так, я пошел. А то через семь минут начнется, и тогда я не успею.

— Что начнется, куда ты не успеешь? — проворчал Темыч.

— В буфет! — проорал на весь зрительный зал долговязый мальчик. — Мне обязательно нужно пожрать.

И он, щедро отдавливая ноги одноклассникам, ринулся из середины ряда к проходу.

— Васильев, стой! Ты куда? — пытался остановить его Андрей Станиславович.

— В буфет, — бодро сообщил тот. — Вам и Светлане Сергеевне что-нибудь принести?

— Не надо, — отрезал классный руководитель. — Лучше вернись и сядь на место.

— Да я быстро, — откликнулся Женька и исчез в дверях.

— По-моему, Женечка на спектакль не успеет, — шепнула Катя на ухо Тане.

— Успеет, — возразила светловолосая девочка. — Тут же Наташка осталась.

С последним звонком в зал, сжимая в руке огромный пакет, влетел Женька. Еще раз пройдясь по ногам одноклассников, он с размаха плюхнулся на свое место.

— Отличный буфет! — воскликнул он. — А главное, я успел. Там были классные булочки. Я всем купил. И еще — много чипсов.

В это время погас свет. По темному залу поплыла приглушенная таинственная мелодия. Занавес начал медленно раздвигаться. Публика замерла в ожидании. Женьке тоже стало интересно. Он даже на время забыл о своих съестных припасах. Тоскливая мелодия звучала все отчетливее и громче. Занавес открылся, обнажив абсолютно голую сцену. Лишь в глубине ее виднелось нечто, смахивающее на шведскую стенку из физкультурного зала.

— Во, лопухи! — перекрыв мелодию, воскликнул Марат Ахметов. — Декорации забыли!

Зал отреагировал на эту реплику неоднозначно. Кто-то засмеялся, другие возмущенно зашикали, а Андрей Станиславович, поймав взгляд Марата, грозно потряс кулаком.

— Слушай ты, «новый русский»! — прошипела Моя Длина на ухо Ахметову. — Не показывай свою серость. Это не декорации забыли, а такой художественный замысел.

— Ну, извини, — не стал спорить Марат. — Могла и раньше предупредить.

— Ты хоть больше не выступай, — посоветовала Школьникова.

— Очень надо, — ответил Ахметов и начал следить за происходящим на сцене.

Музыка смолкла. На авансцене возник актер в костюме шута. Правда, это был другой шут. Не тот, что стоял у входа в театр.

— Нет повестей печальнее на свете! — торжественно провозгласил новый шут и с достоинством удалился.

Зал восторженно зааплодировал.

— Класс, — сказала Школьникова.

Катя и Таня дипломатично промолчали. Действие пока не особенно их захватило. Аплодисменты смолкли. Зал погрузился в гробовую тишину. Тут Женька решил угостить Наташку и других ребят булочками. Однако булочки лежали на дне пластикового пакета. Чтобы извлечь их на свет, нужно было вытащить пакеты с чипсами. По зрительному залу разнесся громкий шорох и хруст. Публика возмущенно зашикала.

— Я не виноват, что эти пакеты такие громкие, — начал оправдываться долговязый мальчик.

Тут он наконец справился с задачей и громко добавил:

— Налетай, Наташка! И остальные — тоже! Все налетели. Шиканье в зале усилилось. На сцену тем временем выпорхнуло эфирное создание в розовом платье и что-то запело тоненьким голосом. Слов никто из ребят разобрать не смог. А, может, их вовсе не было.

— Это что же, выходит, опера? — громко спросил Марат Ахметов.

Олег уткнулся в программку и весьма долго ее изучал. К эфирному созданию, которое, по всей видимости, олицетворяло Джульетту, вприпрыжку подбежал стройный юноша.

— Это что же, Ромео? — осведомилась Моя Длина у Тани и Кати.

— Больше, пожалуй, некому быть, — чуть подумав, ответила Катя.

Молодые люди какое-то время пели хором, затем закружились в вальсе.