Книга Жизнь бабочки - Жанна Тевлина

– Массажист?

– Да нет, не массажист. Остеопат.

– Остеопат? А что это такое?

– А тебе какая разница, что это такое? Тебе надо, чтобы голова прошла.

Лида начала копаться в памяти телефона. Маня испугалась.

– Ты что, его сейчас вызывать хочешь? Уже десять часов. Он никуда не поедет.

Лида хохотнула.

– Еще как поедет. За такие бабки он на Северный полюс прискачет, только позови…

– А какие бабки? Я даже не помню, сколько мы с собой взяли.

Лида отмахнулась.

– Да оставь ты! Сергуня заплатит. Даже не заморачивайся…

Маня представила себе картину, как среди ночи врывается какой-то доктор, все суетятся, крутятся, Петя кидает на нее страшные взгляды.

– Лид, давай не будем. Я же не умираю…

– Еще не хватало, чтобы ты умирала! Себя надо любить, жалеть и холить. Ты у себя одна. Больше никто не пожалеет.

– А Сергуня тебя разве не жалеет?

Лида уставилась куда-то в пространство, и взгляд ее ничего не выражал.

– Сергуня-то? Сергуня жалеет… В общем, я звоню.

– Лид, не надо! У меня уже и голова прошла. Правда…

Лида засмеялась.

– Да врешь ты все! Как маленькая, докторов боится.

Лида выпрямилась, закинула ногу на ногу, как будто бы ее мог видеть телефонный собеседник. Ноги были длинные, модельные. Один раз Маня видела ее с неестественно отекшим лицом, но та сразу предупредила, что сделала процедуру и смотреть на нее не надо, а завтра-послезавтра все придет в норму. Маня, желая польстить, спросила, зачем в двадцать три года делать процедуры.

– А что ж их в тридцать три делать?

– И в тридцать три не надо.

– А когда же?

Петя потом ее отчитывал, что в ее тридцать восемь пора уже иметь мозги. Нашла перед кем бисер метать! И он был прав. С Лидой она никогда не знала, что можно сказать, а чего нельзя. Да и молчать было неудобно. Маня еще застала первую жену Хромова, Тамару. Та была его ровесницей. Ей уже было под пятьдесят, когда Маня с ней познакомилась, и внешности та была отнюдь не модельной, однако совсем не комплексовала, а даже, наоборот, всегда демонстрировала свое превосходство. Мане было с ней еще труднее, чем с Лидой. Вся она была такая неестественная, словно гуттаперчевая, и голос, и смех, и движения, и только неприятный и резкий запах изо рта выдавал ее живую природу. Маня даже обрадовалась, когда ее сменили на Лиду. Хотя сам поступок шокировал и удивлял. Такие люди, как Тамара, никогда не проигрывают. Петя сказал, что она и не проиграла, такой куш отхапала у бедного Хромова при разводе, что и ей, и двум ее дочерям хватит на безбедную жизнь до самой старости.

Врач стремительно вбежал в спальню, чмокнул Лиду и, не глядя на лежащую Маню, начал быстро разбирать сумку. Ориентировался он тут как у себя дома. Лида поднялась с кресла, лениво потянулась.

– Ну, ладно. Не буду вам мешать.

Врач нагнулся над Маней, улыбнулся стеклянной улыбкой.

– Ну, что, давно болеем?

– Сегодня первый день.

– И месячные, наверное, сегодня первый день.

Маня засмущалась.

– Да. Завтра должны начаться…

– Понятненько…

Он открыл какое-то масло и начал втирать в ее кисти рук. Слегка помассировал запястья.

– Давай-ка ляжем на животик.

Маня быстро и неловко перевернулась. Ее не оставляла мысль, что доктор делает ей одолжение, так как давно понял, что она из другой касты, затесалась тут случайно, и он оказывает любезность исключительно из уважения к хозяевам. Еще она все время прислушивалась к тому, что происходит внизу. Ей казалось, что все прекратили праздновать и обсуждают ее состояние. Однако оттуда доносились взрывы хохота, кто-то требовал поставить другую музыку, а остальные возражали.

– Лапонька моя, а вот напрягаться не надо.

Он двумя пальцами массировал шейные позвонки, и ей даже показалось, что становится легче, однако до конца расслабиться не получалось.

– А вы до этого каким доктором были?

– До чего, до этого?

– Ну, до этой, остеопатии.

– Анестезиологом был.

– А почему сменили специальность?

– Тихо, тихо, лапуль, не вертись.

Маня никак не могла вспомнить, как его зовут, но и тот явно не интересовался ее именем. Она чувствовала, что надо прекращать задавать вопросы, но молчать теперь было неудобно.

– Я слышала, врачам не платят совсем.

– Угу.

– Поэтому все и уходят?

– Уходят туда, где от них больше пользы.

Маня попыталась кивнуть, но он зафиксировал ее голову, так что она какое-то время не могла говорить. Потом велел повернуться на спину, и опять двумя пальцами мял какие-то точки на плечах. Во всех его действиях чувствовалась уверенность и жесткость. Она подумала о докторе Градове. Тоже занимается невесть чем, а ведь, наверное, в прошлом был врачом. А теперь все стали рвачами, надо же как-то деньги зарабатывать. Однако Градов был куда менее уверен в себе и в какой-то момент она даже почувствовала его смущение и какое-то бессилие, и ей стало его немножко жаль, но только на мгновение. Вообще с Градовым было как-то полегче, не было ощущения собственной чужеродности и ущербности. Видимо, он еще недостаточно раскрутился, чтобы почувствовать себя хозяином жизни, как этот остеопат.

Она даже не помнила, как уснула, как ушел доктор, а когда проснулась, было утро и рядом храпел Петя. Он спал одетый, и от него сильно пахло перегаром. Она прислушалась к себе: боли практически не было, но мигрень сидела внутри, как это бывало обычно на третий день перед тем, как спазм начинал потихоньку разжиматься. Теперь главное было добраться до дома и там отлежаться.

Как только сели в машину, Петя сказал:

– Ну, и зачем ты все это устроила?

– Я ничего не устраивала. Это Лида придумала.

– Ты знаешь, сколько стоит этот лекарь?

– Сколько?

– Шесть штук, как с куста.

– Ужас! Я ей говорила не звать. А кто платил?

Он оторвал глаза от дороги и посмотрел на нее.

– А ты считаешь, за тебя все должны платить?

– Я не считаю…

Она чувствовала, что сейчас разрыдается, а этого нельзя было допускать. Будет еще хуже – и Пете и голове.

– Серега ему деньги сунул, я даже пикнуть не успел. Я перед уходом подложил под бизона.

У Хромовых на столе стояла большая статуя бизона, которую снимали, когда накрывали на стол.

Петя сказал уже более спокойно.