Книга Скажи любви "нет" - Фабио Воло

Если нам не удавалось погасить вексель в срок, его на три дня передавали в нотариальную контору, где еще можно было его оплатить, предварительно внеся плату за услуги нотариуса. Если мы не делали этого в трехдневный срок, нам следовало явиться в суд. Там в течение двух дней можно было вычеркнуть вексель из бюллетеня опротестованных векселей, для чего требовалось заполнить специальный протокол и заплатить за гербовую марку. Стоила она дорого, к тому же надо было написать длиннющее заявление. Однажды, составляя его, я присел на край стола, и служащий канцелярии суда, маленький рыжий человечек сделал мне замечание:

– Не садись на стол, он здесь не для того, чтобы ты на нем разваливался, надо проявлять уважение к суду.

Я машинально опустил голову, вроде как поклонился, и извинился перед ним. Я вышел из суда и присел на скамейку, чтобы заполнить бланк. Писать было неудобно, и тогда я опустился на колени. Мне в те годы столько раз приходилось оказываться в подобном положении, что слова «К любезному вниманию Вашей Глубокоуважаемой Милости: я, нижеподписавшийся…» врезались в мою память, как молитва.

В конце заявления следовало написать: «С Глубочайшим Уважением». Я хорошо помню эту последнюю строку, потому что однажды я сделал в ней ошибку, и мне пришлось возвращаться в суд, снова покупать чистый бланк протокола и заполнять его с самого начала. К счастью, я еще не успел наклеить гербовую марку. Ошибку я допустил грубейшую: все три слова «с глубочайшим уважением» я написал с маленькой буквы.

Я бы все отдал за фотографию, на которой я, стоя на коленях, пишу: «Вашей Глубокоуважаемой Милости…» К этим словам мне бы следовало приписать: «Святейшему Савонароле».

Я вспоминаю все постыдные, унизительные ситуации, в которых нам довелось оказаться, весь этот сброд противных, хамоватых, наглых, спесивых людишек, с которыми сталкивала меня жизнь. Всех подонков, привыкших демонстрировать силу перед слабыми и превращаться в слабаков перед лицом сильных.

Я помню своего отца, когда он ждал по утрам появления представителей фирм, которым он должен был заплатить деньги, но вместо этого заводил старую песню о том, что денег нет, что им придется подождать и прийти в следующий раз. В один из таких дней, разговаривая с каким-то поставщиком, он, неизвестно почему, повернулся в мою сторону. Я в это время наблюдал за ними, и мне стало неловко за него. С тех пор при появлении представителей фирм я старался уйти куда-нибудь подальше.

Сколько раз я стоял с мамой за стойкой и ждал, когда накопятся недостающие деньги, чтобы сразу же броситься в банк и успеть заплатить до его закрытия. Иногда денег не хватало совсем чуть-чуть, но мы уже вывернули все карманы, обшарили всю одежду в шкафу, обращались ко всем, к кому только можно обратиться. У кого-то из знакомых мы не могли одолжить деньги, так как еще не успели вернуть им те, что брали раньше, поэтому к ним лучше было не подходить. Что это была за жизнь в сплошном волнении, в вечной беготне с замиранием сердца из-за смехотворных сумм! Как-то нам требовалось наскрести двадцать семь тысяч лир, и мы с надеждой смотрели на каждого входящего клиента, ожидая, что он закажет не просто чашку кофе, а еще тост, сэндвич и бокал пива. Мы были рады любому заказу, лишь бы он стоил дороже.

Однажды, едва мы набрали нужную сумму, я положил деньги в бумажный пакет, схватил велосипед и погнал платить по векселям. Пару раз меня чуть не сбила машина. Я вошел в суд, хватая воздух широко раскрытым ртом, подошел к судебному исполнителю и объяснил ему, что мне надо оплатить векселя. Мужчина лет шестидесяти, ростом в метр с кепкой, оглядел меня и сказал:

– И какой вам смысл так спешить с их оплатой. Раньше надо было думать, зачем подписывать векселя, если у вас нет денег.

Потом он забрал у меня пакет и начал пересчитывать банкноты, складывая их в нужном порядке.

– В следующий раз складывайте деньги правильно, все купюры должны лежать одной и той же стороной.

Я был готов схватить стул и размозжить ему голову. Раньше я этого не знал, но с каждым днем все больше начинал понимать, что я принадлежу к тому сорту людей, которым следует помалкивать и молча сносить оскорбления, словно мы не люди, а бездушная мебель. Мне давали наглядный урок, кто такие они, и кто я. Мне объясняли, как устроен мир. Это были мои курсы подготовки молодых специалистов. Мой мастер-класс.

Я не мог ответить ему в том же тоне, случись мне в следующий раз опоздать на одну или две минуты, он наверняка воспользуется своим правом и скажет, что время оплаты уже вышло. А если вести себя с ним скромно, то он, пожалуй, окажет любезность и закроет на это глаза. И ты еще должен будешь благодарить его за проявленную доброту, хотя он, непременно, не удержится и попрекнет тебя: «На этот раз я сделал вам поблажку, но пусть это не превратится у вас в привычку».

Политика правильного социального поведения состоит в умении помалкивать и ходить с низко опущенной головой.

Как-то я принес нотариусу деньги за неоплаченный вексель. Он вытряхнул их из пакета на письменный стол и возмутился:

– Это что за фантики?

– Это деньги, я принес в их для оплаты просроченного векселя, мы не успели заплатить вовремя.

– В следующий раз приноси деньги крупными купюрами, мы не можем сидеть весь день и считать ваши бумажки.

Я подумал, что с удовольствием запустил бы стулом в его загорелую морду. Я представил себе, как вырываю висящую на входе вывеску Лайонс-клуба и заставляю эту сволочь сожрать ее всю целиком, заталкиваю медную вывеску в глотку засранца крупными кусками, чтобы ему не пришлось жевать ее весь день. Прилизанный сыночек опрятных чистоплюев с их лицемерными рождественскими благотворительными аукционами и назойливым желанием всюду на самом видном месте наклеивать свои эмблемы: на машинах скорой помощи, на всем, что имеет хоть какое-то отношение к их ханжеской филантропии. А сам всего лишь жалкий раб показного великодушия и напыщенной респектабельности. Тоже мне, фон-барон!

Вот таким был тогда мир моих фантазий: крошить стулья о головы подонков. Мой реальный мир, однако, был совсем другим. В действительности, я и на этот раз потупил взгляд и еле слышно пролепетал:

– Хорошо, извините.

Такое поведение стало теперь у меня как бы рефлекторным, я об этом даже и не задумывался. Этот нотариус просто оказался еще одним человеком, преподавшим мне очередной жизненный урок.

Я учился владеть собой, подавлять свою злобу и ярость, во многом это помогало мне, прежде всего во время мытья полов в баре. Я соскабливал пятна, отдраивал пол, вылизывал его до блеска, особенно тщательно протирал в углах, при надобности пускал в ход и ногти. Я также убирался в туалете для клиентов, которые часто забывали спустить за собой воду в унитазе. Видно в жизни мне было предназначено делать именно это. И я еще должен был благодарить судьбу за то, что бар принадлежал моему отцу и я без труда нашел себе работу.

Бар открывался в семь утра. Мой отец спускался в бар в половине шестого, а я, примерно, спустя час. Мы сами выпекали рогалики, готовили пиццу и сэндвичи. Часто, выключив будильник, я валился в постель и снова засыпал. Я не мог поверить, что уже наступило утро, мне казалось, что я только что лег спать. Я надеялся, что произошла ошибка, что я неверно поставил будильник. Тогда отец, не видя меня в баре, звонил домой, и мама заходила в мою комнату и говорила мне: «Лоренцо, проснись, ты опять заснул…»