Книга Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста. Он предлагает вам лучшее из возможного - Владимир Кузнечевский

Одним словом, среда, из которой Путину пришлось комплектовать свою собственную команду управленцев и на первый, и на второй президентский срок, оказалась очень скудна на профессионалов. Приходилось брать тех, кто в этот момент по разным причинам оказался ему ближе всех, проверять их в деле, а потом, по прошествии времени, либо оставлять их в команде и дальше, либо же выводить из сферы высшей политики, как Г. Грефа, или же вообще убирать из команды, как А. Кудрина или А. Сердюкова.

Случайная закономерность

Политические противники Владимира Путина (их относительное число в среде политически активного населения демонстрирует завидное постоянство: не более 6–7% каждый год) тратят немалые усилия, чтобы убедить своих приверженцев в случайности политического феномена Путина.

Попервоначалу, когда в августе 1999 года Борис Ельцин, вопреки оказываемому на него колоссальному давлению со стороны финансовых и олигархических российских групп и политических кругов Вашингтона, решил, вопреки всем, передать власть именно Путину, то на первой же личной встрече в Кремле с российскими олигархами исполняющему обязанности Президента РФ было прямо заявлено, что Ельцин ошибся и что они позаботятся о том, чтобы эту случайную ошибку истории в ближайшее время исправить.

На деле же довольно быстро (по историческим меркам) выяснилось, что все мы имеем дело не со случайностью, а с самой что ни на есть настоящей закономерностью. И начало этому процессу было положено не 9 августа 1999 года, когда Ельцин отправил в отставку с поста председателя кабинета министров РФ С. Степашина и назначил на его место В. Путина, и не в полдень 31 декабря того же года, когда Ельцин объявил, что он добровольно уходит в отставку и вручает ядерный чемоданчик (символ абсолютной власти в РФ) Владимиру Путину, а гораздо раньше. Я бы сказал, что начало всей этой цепи событий, приведших в итоге к избранию 26 марта 2000 года В. Путина Президентом Российской Федерации, должно быть отнесено к концу XIX–ХХ столетия, когда царский трон в России перешел от Александра II к Александру III, а потом – Николаю II. Именно отсюда начинается цепь событий, которые последовательно привели вначале к изменению вектора развития России, а потом и к разрушению Российского государства, то есть к революциям 1905–1917 годов. Именно цепь всех этих событий способствовала процессу вымывания способных к управлению кадров в нашей стране (подробно об этом пойдет речь во второй главе настоящей книги), и, как следствие, эти же события подготовили и почву для закономерного появления в России лидера, который, в силу не зависящих от него обстоятельств, «силою вещей», был выдвинут самой историей для разрешения накопившихся в обществе за сто с лишним лет социально-экономических и политических противоречий.

В своих предыдущих монографиях и статьях, опубликованных в 2010–2014 годах, я уже имел возможность сказать, что распад Советского Союза в 1991 году был явлением закономерным и что сама революция 1989–1991 годов точно так же носила закономерный характер. Она просто не могла не произойти. Могло случиться так, что она «запоздала» бы еще на несколько лет и совершившие ее политические силы не имели бы такого ярко выраженного прозападного флера, могло произойти так, что не Егор Гайдар и Анатолий Чубайс стали бы ее выразителями. По форме все это могло выглядеть иначе. Но только не по сути.

Историки, политологи, публицисты не перестают доискиваться основных причин распада в 1991 году Советского Союза. Дискуссии идут интенсивные, и аргументы приводятся разные. А в последнее время много сожалеют о том, что с распадом СССР были несправедливо и необдуманно выброшены за борт многие социальные достижения советского общества (в области здравоохранения, образования, например). И это правильно. Можно назвать и много других позитивных феноменов послевоенного советского общества. Но при этом никто не берет в расчет тот непреложный факт, что СССР распался потому, что советскую систему, советский политический и социальный режим не захотел поддержать русский народ. А ведь это факт, что, когда над Кремлем спускался государственный флаг Советского Союза, русский народ не шелохнулся в намерении поддержать, удержать уходящий политический режим. Не было ни одного, даже индивидуального, протеста.

Объяснение этому феномену может быть только одно: народ устал от советской власти за семьдесят лет ее существования и не хотел ее поддерживать. Общественные ожидания русского народа к этому моменту концентрировались совсем на другом полюсе – на отделении России от СССР. А когда такие общественные ожидания концентрируются в стране и политическая атмосфера сгущается так, что в политическом воздухе, как говорят в народе, хоть топор вешай, в обществе обязательно появляется человек-деятель, который концентрирует в себе разрешение этих ожиданий.

В конце 1980-х годов таким человеком стал Борис Ельцин. Именно его народная молва выдвинула на должность мессии, который должен был покончить с опостылевшим всем большевистским режимом. Я помню, как в 1990 году на подъездных путях к железнодорожной станции Крюково в Зеленограде на станционном заборе белой краской аршинными буквами был намалеван лозунг: «Ельцин – последняя надежда России!» И таких лозунгов по всей России, от Калининграда до Владивостока, были тысячи и тысячи. Своим приходом в политику Борис Николаевич эти народные ожидания закрыл. Но на очень короткое время. По своей концентрации и глубине эти народные ожидания оказались более глубокими, чем личные психологические возможности первого президента России. Очень быстро, буквально в течение двух-трех лет, Ельцин обнаружил свое несоответствие народным настроениям и ожиданиям. И в толще народа стали вызревать другие настроения, которые стали проявляться в средствах массовой информации.

В 1980-х годах мне по работе в Президиуме АН СССР довелось близко общаться с выдающимся русским ученым и мыслителем Никитой Николаевичем Моисеевым (1917–2000). Его энциклопедическая эрудиция, глубина и трезвость мышления и потрясающее бесстрашие в выражении своих мыслей производили большое впечатление на руководство Академии наук СССР, и мой тогдашний непосредственный начальник вице-президент АН СССР, академик П. Н. Федосеев всегда стремился поставить его во главе временных коллективов ученых, создаваемых для выполнения различных заданий, поступающих из ЦК КПСС. Будучи настоящим патриотом России, он очень близко к сердцу воспринимал то, что происходило в Москве и в стране на закате ельцинского правления. Поэтому меня нисколько не удивило его полное пессимизма заявление, сделанное им в статье «Агония» за четыре месяца до его ухода из жизни. «Я не могу быть сегодня оптимистом, – написал он. – Да, у нас есть шансы, но я уже не верю в то, что они будут использованы. И для моего пессимизма есть достаточно оснований, ибо для использования наших шансов необходим соответствующий интеллектуальный уровень руководства и его способность заменить политиканство и цели личного эгоизма искренним стремлением послужить отечеству и собственному народу. Необходимо, чтобы кремлевское руководство было способно осознать ситуацию и потенциальные возможности России. Но трудно представить себе, что на этом уровне в ближайшее время появятся фигуры масштаба де Голля. Необходим высокий уровень доверия нации к кремлевскому руководству. Но трудно поверить, что он возникнет в обозримое время. Необходима, наконец, партия, обладающая соответствующей программой и пользующаяся авторитетом в широких кругах народа. Но такой партии сегодня нет, и трудно ожидать, что она может возникнуть в ближайшие годы. Вот почему оптимистический сценарий нашего развития мало реален»[46]. Никите Николаевичу было в этот момент 82 года. В Ельцина он давно уже не верил, а других не видел. А до прихода В. Путина на должность премьер-министра РФ оставалось всего полгода.