Книга Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

Достал из встроенного в стену холодильного шкафа бутылку минеральной воды, давно забытой — «Нарзан».

— Придется принимать адекватные меры, — сказал доверительно.

— Отлично. Но я в ваших бандитских играх не участвую.

— А денежки любишь?

— Люблю.

— Сашенька, милый мой дружок! Пей водичку, полезно для желудка… В бандитов он не хочет играть. Ишь ты какая целка. Да ты в них три года играешь. Опомнился!

Опять он был прав, а я — нет. Потому у него и дети давно за границей, в безопасном месте, а мой единственный сынок, полагаю, мечтает стать рэкетиром.

— Ребяток своих не тревожь. Пусть спокойно работают.

Чтобы не тревожить ребяток, я поехал сразу домой. Был седьмой час, когда добрался до Академической. Там меня ждал небольшой сюрприз. На скамеечке, в тополиной тени, закинув ногу на ногу, сидела Катя. В пальцах сигарета. Вчерашнее вечернее платье она сменила на короткую кремовую юбку и свободный голубой блейзер. Мало кто из мужчин, проходя мимо, не оглядывался на нее. У меня аж дыхание перехватило. Вынужден был опуститься рядом и тоже закурил.

— Интересно, — сказал я, — а если бы я поздно вернулся?

Засмеялась, точно я пошутил.

— Чего смешного?

— Ты должен был почувствовать, что я здесь.

— А если бы вернулся не один?

— С дамочкой?

— Да, с дамочкой.

Ненадолго задумалась.

— Наверное, я бы ушла. Но мне кажется, у тебя нет никакой дамочки.

— Почему это?

— Ну, есть разные признаки. Мы, девочки, это чувствуем.

Подошел дядя Ваня, дворник, извинился за беспокойство, озабоченно спросил:

— Саня, ты не видел случайно этого гада Яшку?

— Да я только подъехал, а что с ним?

— Час назад побежал в магазин и до сих пор нету.

— Так сходи в магазин.

— Там тоже его нету. Еще раз извини.

В квартире мы с Катей, не мешкая и как-то не сговариваясь, очутились в постели, торопливо помогая друг другу раздеться. Время, как вчера, вытянулось в звенящую струну. Никогда в жизни мне не было так хорошо. Я словно парил в поднебесье.

Телефонный звонок грохнул меня на суровую землю. Я знал, что это Сергей Сергеевич, и вместо «алло» сказал:

— Вы где?

— Возле метро, у булочной… Как вы догадались, что это я?

— По походке, — объяснил я.

— Прямо удивительно!

Среди вечерней суеты пожилой порученец, как ему и положено, выделялся своей неприметностью. Маскировочные очки, сутуловатость, — если бы не добротный костюм, вполне сошел бы за побирушку.

— Давайте деньги, — потребовал я.

— Значит, согласны?

— Куда денешься.

Сергей Сергеевич, покосившись по сторонам, достал из внутреннего кармана пиджака довольно пухлый конверт.

— Можете пересчитать. Ровно полторы тысячи.

— Передайте хозяевам, — сказал я, — поражен их благородством. Могли тюкнуть по темечку — и дело с концом. А вместо этого — компенсация. Ничего не скажешь, западный стиль.

— Солидные люди, — подтвердил порученец. — Только не надо с ними шутить.

— Я себе не враг. Деньги пусть пока у тебя побудут. Только не потеряй.

Я первым протянул ему руку и, похоже, удивил его этим жестом. Ладонь у него была вялая и жирная.

…Домой я сразу не попал, хотя очень туда стремился: перехватил в скверике возбужденный дворник:

— Яшку в ментовку замели!

— За что?

— Так кто знает… они же теперь… Саша, выручай! Покалечат дурака.

Бедный старик трясся, точно с угара, и это было чудно. По его долгой мытарской жизни уж ему ли бояться лишнего тумака.

Пришлось идти в отделение, оно было рядом, через пять домов. Дядя Ваня со мной не пошел, спрятался поодаль за деревьями.

У дежурного капитана, сидевшего за перегородкой, я выяснил, за что забрали Яшу. Он возле магазина пел срамные частушки и оскорбил милиционера, который сделал ему вежливое замечание.

— Нельзя ли его отпустить? — спросил я.

— Он ваш друг? Родственник? — У капитана было мужественное, честное лицо рязанского хлебопека.

— Сосед.

— Зачем же он хулиганит, ваш сосед? Мешает людям отдыхать.

— Здесь какое-то недоразумение. Яков Терентьевич известный, заслуженный артист, деликатнейший человек…

— Раз артист, тем более должен подавать пример. Ничего, посидит месячишко, одумается. По пьяной лавочке мы все артисты.

— Товарищ капитан, позвольте за него поручиться?

Капитан поднял голову от стола, уставился на меня прямым непререкаемым взглядом:

— Вы как с луны свалились, гражданин. Порядков разве не знаете?

— А-а, — спохватился я и полез в карман. — Разумеется! Вот, пожалуйста, залог, примите великодушно, — и опустил перед ним на стол две десятидолларовые купюры. — Извините, больше нету.

Капитан укоризненно покачал головой, смахнул деньги в открытый ящик, гаркнул в полный голос:

— Эй, Кузьмич! Слышишь меня?

— Чего?! — глухо отозвалось из глубины коридора.

— Давай приведи этого певца.

Я уже полагал дело решенным, но тут случился еще один досадный инцидент. В отделение на рысях влетели два дюжих омоновца в бронежилетах и с автоматами. Я как-то не успел сразу посторониться, и один из омоновцев, пьяненький и заводной, с ходу пребольно двинул мне локтем под ребра. Отброшенный к стене, я лишь ошалело хлопал глазами, видя перед собой два юных, перекошенных ненавистью лица.

— Кто такой? — прохрипел омоновец, надвигаясь. — Чего тут толчешься?

По его молодецкой ухватке я догадался, что следующий удар он нанесет прикладом и скорее всего в голову.

— Не надо, эй! — Капитан поднялся за стойкой. — Слышь, Сережа, не трогай… это так человек, ничего… Пускай…

С сожалением омоновец опустил автомат, а его приятель, яростно отмахнув воздух ребром ладони, свирепо процедил:

— Гляди, гад, второй раз не попадайся!

Тут же они исчезли, словно их вымело порывом ветра.

— Отчаянные ребятки, — с непонятным выражением заметил капитан. — Никакого укороту нет.

— Надежда наша, — согласился я, потирая бок. — Защитники демократии.

— Ну, про это лучше не надо…

Высокий, крупный сержант привел Якова Терентьевича, которого я с первого взгляда и не признал Морда у него была сбита набок, набрякла сизыми подглазьями, и сам он сделался пониже ростом. Утром был совсем не такой.