Книга Сезон любви - Элин Хильдебранд

– Я разговаривала с братом, – пояснила девушка. – Его зовут Мэйджор. Ему десять, но по развитию он как трехлетка. Не может понять, почему я уезжаю из дома. Я объяснила, родители объяснили, а он плачет и плачет. У меня просто сердце разрывается.

Дэниел откашлялся и вышел в коридор.

– Пойду принесу остальные вещи из машины.

Рената не знала, что сказать по поводу десятилетнего брата с развитием трехлетки. Можно было бы спросить, что с ним – следствие аварии или врожденный дефект, – но какая разница? Это печальный факт из жизни, которым Экшн поделилась в первую минуту знакомства. Рената решила, что пока отца нет, нужно рассказать о себе, а то вдруг Экшн спросит, где их остальные родственники.

– Моя мама умерла. Погибла, когда я была совсем маленькой. У меня нет ни братьев, ни сестер. Мы с папой живем вдвоем.

Экшн с размаху упала на свою кровать и уставилась в потолок.

– Мы поладим, это уж точно.

Рената была слишком юна, чтобы понимать причины, по которым две женщины находят или не находят общий язык, но в случае с Экшн не сомневалась: они подружились потому, что поделились самым сокровенным, даже не успев распаковать чемоданы или поставить книги на полку.

Они все делали вместе: ходили на занятия и вечеринки, ели по ночам пиццу и попкорн, ездили через весь город на футбольные матчи, писали рефераты, готовились к экзаменам, пили кофе. Экшн знала Нью-Йорк вдоль и поперек. Она учила Ренату, как ездить на метро и как подзывать такси, водила ее в лучшие комиссионки, куда богатые дамочки из Верхнего Вест-Сайда сдавали почти ненадеванные замшевые жакеты от «Луи Виттон», шарфы от «Эрме» и винтажные сумочки от «Шанель». Экшн подарила Ренате бессрочные пропуска в музей Гуггенхайма и Метрополитен-музей (ее мама входила в совет одного музея и была юрисконсультом другого). Экшн запретила Ренате брать листовки и брошюры у уличных распространителей и давать деньги попрошайкам. «Если хочешь помочь, лучше купи бедолаге шоколадного молока», – посоветовала она. Экшн терпеливо учила, а Рената прилежно училась. «Что бы ты делала без меня?» – вопрошала подруга.

Каждое воскресенье Рената и Экшн ездили на метро в центр, чтобы поесть китайской еды с Коплетерами в их особняке на Бликер-стрит. Семья Экшн состояла из отца, мистера Коплетера, бухгалтера в крупной аудиторской компании «Прайс Уотерхаус», мамы, доктора Коплетер, которая преподавала в Школе юридических наук нью-йоркского университета, и брата Мэйджора. Рената представляла его трехлетним малышом, но на самом деле он оказался высоким и тощим, весь в сестру. Он носил очки, и из его рта тянулась струйка слюны. Рената заметила, что Мэйджор всегда одет в строгие отглаженные рубашки цвета хаки или из серой фланели, как будто только что вернулся из церкви. Мисс Энгель, няня Мэйджора, тоже жила в доме, но по воскресеньям она не работала, и Рената ее никогда не встречала. Впрочем, ее имя часто упоминали, особенно когда хотели призвать Мэйджора к порядку. «Мисс Энгель не понравится, что ты все хватаешь, Мэйджор».

Экшн сказала, что ее родители часто устраивают приемы по работе, и потому комнаты со стороны фасада недавно отремонтировали под руководством декоратора. В гостиной преобладала темная, тяжелая мебель, висели парчовые шторы, кое-где виднелись дорогие на вид предметы африканского искусства. Рената спросила, откуда они взялись, и Экшн ответила, что ее родители никогда не были в Африке, все приобретено по совету дизайнера. Столовая выглядела так же строго и официально – длинный стол, шестнадцать обитых тканью стульев, открытые полки с муранским стеклом и серебром от «Тиффани». Кухня и общая комната, которые находились в задней части дома, словно принадлежали к другому миру. Помещения были светлее, с высокими потолками и отделанные белыми панелями, повсюду бросались в глаза следы суматошной семейной жизни. На кухне стояла огромная зеленая бутылка с винными пробками, на разделочном столе вечно валялись коробки из-под китайской еды, пакетики с соусами и пряной горчицей, бумаги, книги, брошюрки нью-йоркского университета и танцевальных классов Мерса Каннигэма. На холодильнике теснились листочки с напоминаниями, касающимися Мэйджора: график приема лекарств, расписание визитов к врачу, месячное меню из его специализированной школы. Каждую неделю доктор Коплетер извинялась за беспорядок, напоминая, что миссис Донегал, уборщица, придет только в понедельник. «А сейчас хуже некуда», – вздыхала она.

Рената полюбила бывать у Коплетеров потому, что вся их шумная, неряшливая, веселая семья наслаждалась воскресеньем как неким священным ритуалом. Они всегда ели в небольшой комнатушке под футбольный матч по телевизору. Мистер Коплетер открывал бутылку вина, бросал пробку в большую зеленую бутылку и щедрой рукой наполнял бокалы. К тому моменту, когда приносили еду, Рената успевала слегка опьянеть. Еду доставлял молодой китаец по имени Элтон, который заходил в комнату, чтобы минуту-другую поболтать о игре; из-за сильного акцента его почти не понимали. Мистер Коплетер неизменно давал на чай двадцать долларов. Мэйджор требовал, чтобы его посадили в голубое плюшевое кресло рядом с Экшн. Рената наблюдала за ними, смотрела, как Экшн пытается есть хрустящие блинчики с начинкой, пока Мэйджор рядом играет с лапшой, обматывая ее вокруг языка. Доктор Коплетер в тренировочных штанах и футболке громко болела за команду «Нью-Йорк джетс», а после еды укладывалась ничком на диван, заняв его целиком. Рената знала, что миссис Коплетер считается одним из лучших юристов страны, но воскресными вечерами она расслаблялась и грустно глядела на своих детей, устроившихся в кресле.

– Экшн больше мать этому ребенку, чем я, – как-то призналась она Ренате.

В метро на обратном пути домой Экшн обычно возмущалась времяпрепровождением, которое так нравилось Ренате. Обвиняла родителей в том, что оба поглощены своей карьерой и уделяют мало внимания Мэйджору.

– Как ты думаешь, почему он требует от меня столько любви? – говорила Экшн. – Да потому, что не получает ее от них! Они одевают его как клерка, чтобы все считали его нормальным, и им плевать, что ему неудобно. Парню десять лет, а у него нет даже джинсов! А еще слуги! – Услышав в голосе Экшн знакомые нотки, Рената приготовилась к худшему, а подруга продолжила: – Мисс Энгель и миссис Донегал. Одна – молодая еврейка, другая – пожилая ирландка, но обе служанки, и все тут. Эти женщины делают работу, которую должны выполнять мои родители. Грязную работу.

– Ты чересчур строга к своим родителям, – заметила Рената.

– Только не становись на их сторону, пожалуйста! – воскликнула Экшн. – Я этого не вынесу!

Она встала и взялась за поручень у выхода, словно решила выйти не на своей станции.

После пробежки Рената изнемогала от жары и жажды. Встав перед холодильником, она налила себе полстакана свежевыжатого апельсинового сока, разбавленного водой. Пот на коже высох, стало зябко. Рената выпила сок и налила еще.

На мраморной столешнице разделочного стола рядом с холодильником лежал листок, исписанный затейливым почерком Сьюзен Дрисколл. Поначалу Рената решила, что это список покупок для Николь – лобстеры, зелень и прочее. Заметив, однако, свое имя, схватила листок и прочитала: