Книга Простодурсен. Зима от начала до конца - Руне Белсвик

Вдруг кто-то всё же заговорил. Это оказался Сдобсен:

– Октава, спой нам песню.

– Песню? – переспросила Октава. – Ты думаешь, сейчас время петь песни?

– Этого я не знаю, – ответил Сдобсен. – Но послушать песню было бы кстати.

– Не бывает времени не для песен, – поддержал его Ковригсен.

– Но разве мы не должны неслышно подобраться к Пронырсену и застать его врасплох? Если я запою, нас услышат.

– Я думаю, он нас ждёт. Возможно, песня поднимет настроение и ему тоже, – ответил Ковригсен.

– В голову не идут слова, – пожаловалась Октава. – Тоже пропали вместе с рекой.

– Ты просто спой о нашей реке, – попросил Простодурсен.

И она спела короткую песенку о реке – кажется, такую:

Река нам текла каждый день –

когда ночью мы крепко спим

или днём коврижкой хрустим.

Плескаться ей было не лень.

Она журчала так мило,

она протекала мимо,

она поила нас всех,

и наш разносился смех.

Без речки нам жизни нет,

и вот нашей речки нет…

Грустная песня утраты. Утёнок заснул, а Простодурсен ткнулся глазом в ветку, и слёзы залили лицо. Пришлось остановиться и вытереть его.

– Ты не могла бы спеть не такую грустную песню? – попросил Сдобсен. – Если мы предстанем перед Пронырсеном с такими несчастными лицами, то…

Октава взглянула на Ковригсена. Она часто делала так, собираясь спеть песню. Посмотрела-посмотрела – и запела:

Но мы не простаки!

И мы не дураки!

Мы не сдаёмся, нет!

Мы все идём вперёд!

И мы несём мешок!

Ворюгу мы найдём

и плеск себе вернём!

Как только песенка окончилась и друзья потянулись к выходу из леса, они услышали милый сердцу звук. Это был плеск реки, как вы, конечно, догадались. Он пробивался откуда-то справа. Реку они пока не видели, но на этот звук зашагали быстрее. Вскоре они вышли из леса. И увидели всё солнце и всю гору целиком.

Они встали за большими мшистыми камнями. Раньше река протекала между ними, но теперь здесь было почти совсем сухо. И они наконец узнали, что произошло.

Пронырсен жил в модной современной норе сразу за рекой. А за норой в горе была вымоина внушительных размеров. И Пронырсен прокопал канаву от реки к этому углублению. А чтобы река свернула в его канаву, он перекрыл старое русло камнями и мхом, и вода сочилась через эту запруду в час по капле, если не меньше. Зато в самой канаве всё журчало и плескалось, как по заказу. А там, где эта вымоина или ложбина – где это углубление спускалось вниз, там канава заканчивалась и вода вытекала в траву. И уже стала собираться в небольшой прудик. А если вода сумеет растечься ещё дальше, то постепенно натечёт целый пруд. Огромный пруд. А когда и он переполнится, вода перехлестнёт через край и хлынет наружу, но в старое русло она не вернётся никогда.

– А это что такое? – спросил Сдобсен.

Он смотрел на рябину ниже по склону. Вода уже подтапливала её корни. К рябине была накрепко привязана верёвка. А к другому концу верёвки была привязана утка. На шее у неё была затянута петля.

Вот как обстояло дело. Бедная утка не умерла. А оказалась в живых. Но жила она на очень короткой привязи.

– Это утка, – сказал Простодурсен.

– Утка? – сказал Сдобсен. – Та утка?

– Та самая. Мама этого шпрота у меня в кармане.

– Думаете, он собирается её утопить? – спросил Сдобсен.

– Бедная пташка, – сказала Октава.

Пока они разглядывали из-за камней весь этот ужас, из норы вышел Пронырсен. Он заменил входную дверь на дорогую дубовую. Пронырсен грыз сухарь от Ковригсена и шёл вдоль канавы – посмотреть на утку.

– Ну давай плавай! – крикнул он утке.

Утка неподвижно стояла в траве и таращилась на ползущее к ней озеро. Время от времени она щипала верёвку, накрепко привязавшую её к этому чудовищному месту.

– Давай покажи, что ты утка, а не тряпка! – крикнул Пронырсен.

– Сам плавай, макак-переросток! – прокричала в ответ утка.

Услышав её крик, утёнок проснулся и выпрыгнул из кармана Простодурсена. Тот хотел было его поймать, чтобы он не попался на глаза Пронырсену, но утёнок проскользнул среди камней и метнулся в канаву.

– Не будешь плавать – не будешь есть, – тем временем заявил Пронырсен.

Пока он разглагольствовал, утёнок пробежал вдоль его ноги и устремился вниз по склону, а потом упал на спину и так влетел в лужу.

– Спасите! – завопила утка.

– Ой, помолчи хоть, – сказал Пронырсен.

– Ой, что это?! – верещала утка.

– Ну что? – проворчал Пронырсен.

Он утёнка так и не увидел. Тот уже забился к матери под крыло, а она только хохотала от такой щекотки. Лишь край голубого платка торчал из перьев.

– Вот оно что, – заговорил вдруг Ковригсен – так неожиданно, что все вздрогнули.

– Что? – сказал Пронырсен.

– Ты тут канаву выкопал, – сказал Ковригсен, и они все четверо вышли из-за камней.

– Да, выкопал, – ответил Пронырсен. – Здорово, правда? Первый утковод во всей долине. Надо и о красоте думать.

– Какая наглость! – завопила Октава.

– Скользкие уловки! – закричал Сдобсен. – Мы себе живём, хлеб жуём, ни о чём плохом не думаем, а ты тем временем воруешь всю воду!

– Что-о-о? – сказал Пронырсен. – Я взял только воду, которая течёт мимо меня. А ту, что течёт мимо вас, я и пальцем не трогал.

– Утка может умереть, – заметил Простодурсен.

– Никогда о подобном не слышал. Утки не тонут. Я просто держу её на привязи, пока она не одомашнится.

– Для этого тебе нужны километры верёвки! – закричала утка.

– Не слушайте вы её, – посоветовал Пронырсен. – Она по утрам не в духе. Да вы заходите на борт, заходите.

Первой зашла Октава. Она перескочила канаву и встала перед Пронырсеном нос к носу.

– Хочешь меня расцеловать? – уточнил Пронырсен.

– Вот утка правильно сказала, – ответила Октава. – Ты макак! Ты своими глупостями испортил жизнь всей долине и ещё ждёшь, что тебя поцелуют?