Книга Фото на развалинах - Николай Пономарев

Под её пересказ фильма я погрузился в анализ ситуации. Алиска на моей стороне. Надо этим пользоваться. Кроме воплей, какой я хороший, можно с помощью Зелениной внушать Наташе кое-какие мысли об историке. И замечательно, что эта информация будет попадать к Наташе не от меня. Я не буду вызывать у неё отвращения, а Карбони в её глазах всё-таки упадёт. Надо только добыть фотки. Так сказать, компромат. И неплохо бы присочинить про него какую-нибудь гадость.

— Хочешь, диск дам? — услышал я наконец.

— Хочу.

Темы для разговора иссякли. Я посмотрел на часы и с облегчением увидел, что уже можно идти провожать Алиску. Мы шли медленно, молча, изредка произнося две-три фразы. Алиска явно наслаждалась последними моментами нашей прогулки, я наслаждался тем, что долг исполнен и я могу спокойно пойти домой — заняться своими делами.

— Лесь, — сказала Алиска у самого дома, — ты без фотика пришёл?

— Что? А, да, — я хлопнул по внутреннему карману куртки, — я без него никуда не хожу.

— Тогда сфоткай меня, а?

— Хорошо.

Я достал аппарат. Конечно, сфотаю. А потом сотру эти кадры. Потому что они мне не нужны.

Алиска прислонилась к тополю. Я щелкнул её, не переводя режим: в чёрно-белом, как развалину.

Потом открыл перед ней подъездную дверь и поцеловал в щёку:

— Пока, Алис. Было здорово с тобой погулять. Надеюсь, что ещё встретимся.

— Конечно, встретимся!!!

Алиска скрылась в подъезде, а я мысленно поставил себе за свидание «пять». Всё-таки я молодец. Великий актёр, чёрт возьми! На секунду мне стало жалко Алиску, всё-таки я её обманывал. Но потом я утешил себя тем, что она сама виновата — не надо быть такой дурой и верить всему подряд. А я не виноват, я просто добываю себе Наташину любовь. Ничего не поделаешь, мир такой. Чтобы что-то получить, надо толкаться локтями и топать по головам. Не я его таким сделал!

• • •

Всю ночь мне снилась какая-то гадость. Что-то гонялось за мной, стучало, звенело, орало. Я убегал, падал, просыпался, снова засыпал, но и в новом сне продолжалось то же самое. В семь утра я окончательно проснулся — разбитый и с головной болью. Наверное, это погода так на меня действовала — пасмурная, холодная, ветреная. Ветер выл за окном так тоскливо, что хотелось немедленно исчезнуть, чтобы только не слышать этот звук. Я выбрался из-под одеяла и услышал голоса в гостиной. Родители ругались. Я поёжился — по полу явно сквозило, завернулся в покрывало и вышел из комнаты. В такую рань мать обычно спит. Что же могло случиться, что ей приспичило именно сейчас выяснять отношения?

Я толкнул прикрытую дверь в гостиную. Мать сидела у пианино и плакала, а отец стоял у порога, одетый, как будто только что пришёл. Хотя, скорее всего, так оно и было. Вчера, когда я засыпал, его ещё не было дома. Всё ясно, ночевал у любовницы, а под утро явился домой.

— Елисей… — сказал отец растерянно. Естественно, он не ожидал меня увидеть. Дети должны спать до звонка будильника.

— Угу, — согласился я с тем, что я Елисей, — ну, чего не поделили?

Мать схватила с крышки пианино сигареты и нервно закурила.

— Тебя не поделили, — ответил отец, — хорошо, что ты проснулся.

— Меня? — я хмыкнул. — Вообще-то я не тушка бройлера.

— Лесь, понимаешь, — отец помолчал, подыскивая слова, — я ухожу.

— Ну пока, — я пожал плечами.

— Я от твоей матери ухожу, — уточнил отец, — вообще. Понимаешь? И тебя хочу забрать с собой. Конечно, если ты не против, да и не сразу, а когда разменяем квартиру.

Теперь родители оба смотрели на меня во все глаза. Ждали реакции. Чтобы я тут же решил все их проблемы и сказал, с кем буду жить. Или чтобы попросил остаться вместе? Было нечестно с их стороны требовать от меня решения. Я только проснулся. У меня болела голова, и я мёрз, стоя босиком на холодном полу.

И я сказал:

— Понятно.

— Что тебе понятно? — устало спросил отец, — Лесь, ты деревянный? Тебе всё равно???

— Понятно, что ты уходишь, а потом я смогу решить, с кем мне жить.

— И что?

Я снова пожал плечами:

— Знаете… я бы лучше вообще жил один. Чтобы никого из вас больше ни разу не увидеть. Или я бы умер, чтобы вам некого было делить.

В гробовой тишине я вышел в коридор.

— Что ты делаешь, Саша? — запричитала мать, очевидно, продолжая прерванный мной разговор, — У него самый трудный возраст, ему будет плохо без кого-то из нас!

— Мне пора, — сказал отец, — успокоишься, поговорим. По телефону.

Я закрылся в своей комнате и услышал, как хлопнула входная дверь и мать разрыдалась. Я лёг на диван и подумал: «Мне всё равно». Потом для верности повторил мысль вслух. Потом ещё раз. Потом взял подушку и кинул её в дверь. Мне всё равно, делайте что хотите. Мне плевать на вас так же, как вам на меня!

Несколько минут я лежал, ощущая неприятное жжение в груди, потом встал, быстро надел свои старые вещи, переложил фотоаппарат из хорошей куртки и выскочил из дома. Мне надо было уехать куда-нибудь подальше от своего района. Забиться в какие-нибудь руины. Прямо сейчас!

В городе был старый, давно закрытый мост. Дороги вокруг него разобрали и загородили, центральную часть моста над рекой сломали, а вдоль берега стоял проволочный забор. Но, так как сам мост никому не нужен, я подозревал, что и охранять хорошо его никто не будет. А если будут — что ж, попадусь сторожу, судьба значит моя такая. Раньше я не бывал у моста, только видел с расстояния. Вот и появился шанс побывать.

Оказалось, что проволочное ограждение содержится в полном порядке, но тянется до лесоперевалочной базы у порта, а база обнесена только дощатой изгородью, перемахнуть через которую не составило ни малейшего труда. Пробравшись вдоль завалов брёвен, я очутился у забора, разделявшего территорию базы и территорию моста. Этот забор был повыше предыдущего, и сверху на нём были набиты гвозди. Я огляделся, никого не заметил и успокоился — такие гвозди на заборах можно было забить любым камнем или обломком кирпича, которых полно повсюду. Камень действительно нашёлся. Я запрыгнул на рейку, скреплявшую доски, и заколотил несколько гвоздей — как раз столько, сколько было нужно, чтобы лечь на забор животом. Подтягиваясь, я неудачно зацепился рукавом за крайний гвоздь. Рукав затрещал, а руку обожгло, после чего я шлёпнулся с забора в грязный снег. Ранения на развалинах случались со мной не часто, но бывало. А вот плюхнуться как свинтус — такого пока не было. Я зло расхохотался. Всё в этот день шло один к одному.

Кусок моста возвышался передо мной, а все подступы к нему были завалены кучами песка, мусора, бетонными балками, чуть присыпанными снегом. Я достал фотоаппарат и снял мост. Потом аккуратно отогнул рукав и посмотрел на царапину — она была длинная и глубокая, жутко саднила и в нескольких местах кровоточила. Я слизнул кровь и снова раскатал рукав. Гвоздь был грязный, значит, у меня есть прекрасные шансы получить заражение крови и избавиться от мук выбора, с кем же мне жить.