Книга Весь этот рок-н-ролл - Михаил Липскеров

Охранник, увидев вошедшего в КГБ Керта, решил, что это нелегал. Потому что кто, кроме нелегалов, по своей воле придет в КГБ. И направил Керта во флигелек, где его встретил Нат Бинг Кол. Нат наметанным (другого не держим) взглядом определил в Керте новичка, потому что тот с любопытством стал разглядывать стены буфета, увешанные фотографиями с автографами друзей Ната по службе: «Нату – от Зиберта», «Нату – от Вайса», «Нату – от Штирли», «Нату – от расстрелянного им Сиднея Рейли». А за спиной Ната к стене была пришпилена пачка сигарет «Кэмел» с текстом «от Лоуренса Аравийского» почему-то на иврите. И еще вся стена была украшена наглядными пособиями по допросам, нарисованными некогда попавшим в замудонск-зауральский КГБ (за контрреволюционные размышления о наличии ветчины в ветчинно-рубленой колбасе) в состоянии алкогольного опьянения второй степени художником Альбрехтом Дюдером по мотивам книги Инститориса и Шпренгера «Молот ведьм». Забавное, надо вам сказать, зрелище…

Нат приготовил Керту стакан «Кровавой гэбни» и поинтересовался, чего молодому человеку надо. Мол, какого хрена. По делам или так, постучать. Керт выложил перед Натом пачку «Беломора» с бродящей по ней желтой точкой. Тот посмотрел на точку, улыбнулся и спросил:

– Михаила Федоровича ищете?

– Откуда вы знаете? – изумился проницательности буфетчика Керт.

– От верблюда, – таинственно улыбнулся Нат. И ткнул пальцем себе за спину. И верблюд с пачки «Кэмела» солидно кивнул и сплюнул. Плевок пролетел над виртуозно пригнувшимся Нат Бинг Колом и попал точно в урну у входа. А Нат вынул из пачки «Кэмела» папиросу, зло сказал «Беломор», сунул ее обратно, затем спросил у Керта: «Вы позволите?», не дождавшись ответа, вытащил из пачки «Беломора» сигарету, удовлетворенно сказал: «Кэмел» и закурил. Затем он пододвинул Керту стакан «Кровавой гэбни», плеснул себе и поднял стакан. Керт, не привыкший выпивать с утра, тем не менее, чтобы не обижать старика, выпил и сказал с пониманием:

– «Кровавая Мэри»?

– А вот и нет! – как ребенок обрадовался отставник. – «Кровавая гэбня». Но это между нами. А так, для общего пользования, «Кровавая Мэри». Но есть очень важное отличие. У «Кровавой Мэри» кровавое только название. А у «Кровавой гэбни» кровь в…

– Не продолжайте! – заорал Керт.

– Так вот, – не обращая внимания на протест Керта, сладострастно продолжил старик, – это случилось в городе Одессе в одна тысяча девятьсот шестом году…

И Керт волей-неволей (больше неволей, чем волей) стал слушать.

– В одесский порт часто заходили корабли, большие корабли из океана. Из Атлантики. Через Гибралтар, Средиземное море, Дарданеллы, Босфор… Ну и дальше через Черное море напрямик в Одессу. А в Одессе – прямиком в кабаки. Был там один популярный кабак «Гамбринус», и держал его один одесский еврей Гарфанкл. Но не евреем был славен кабак, а шансонеткой по имени Мэри и по фамилии Пикфорд. Но по фамилии ее знали только в полиции, куда она попадала за дела с греками Янаки, Ставраки и папой Сатыросом типа контрабанды чулками, коньяком, презервативами. Должен вам сказать, молодой человек, что с презервативами в стране были большие проблемы. В том, что их не было. Но не в этом дело. Значит, завалились моряки в кабак понаслаждаться танцем Мэри и пением, естественно. Должен вам сказать, что эти моряки были не совсем моряки. В общем, в море они занимались тем, что грабили греков Янаки, Ставраки и папу Сатыроса. Пираты двадцатого века. В общем, эта морская шпана жрала пиво под пение и пляски Мэри. А Яшка-скрипач – уже потом. И тут в кабак, распахнув с шумом двери ногой, вошел просвежиться пивком Джемми-моряк, который только что привел в Одессу шаланду, полную дешевых турецких презервативов. А один уже был на нем. Чтобы не тратить время. И как, значит, он покончит с пивом, а Мэри – с танцами и пением, тут-то он ей и засандалит по старой морской традиции. Ну, пираты сразу просекли, что сейчас-то и начнется. Не такой человек их батька Джек Браун, чтобы конкурента (по презервативам и по Мэри) не замочить. И батька Джек встал и вынул шпагу, а где он ее взял, уму непостижимо. Последний раз одесситы видели живую шпагу у Дюка Ришелье, которую проглатывал факир Залман-бей, непутевый брат Исаака Бобеля, хотя и Исаак был не шибко путевый. Однажды во время выступления в шапито братьев Барнум Залман-бей поперхнулся, и его вместе со шпагой и похоронили. А Исаака – неизвестно где.

И вот Джек вынул шпагу, а Джемми – свой верный именной наган с гравировкой «От покойной Мурки». И Мэри сразу же запела старинный французский шансон «Наши девицы-орлицы разлетелись все, как птицы, и живут, шалавы, в лагерях», потому что ей, сучке, приятно, когда такие орлы из-за нее мудохаться начнут. А под такую песнь им мудохаться будет веселее. А потом кто-нибудь ей и доставит маленькое женское счастье. Батька Джек Браун – по второму, а Джемми-моряк – по первому (сегодня) разу. И вот один машет шпагой, а второй пуляет из нагана. И уже трупов выше крыши, и уже в кабаке только Джек Браун, Джемми и Мэри. И хозяин Гарфанкл за стойкой с лафитником водки за этим делом наблюдает. И вот уже у Джемми в нагане один патрон, а у батьки Джека Брауна в шпаге один укол. И тут… (извините, в авантюрном романе без «и тут» не обойтись) в кабак вошла рыбачка Софи Лорен, только что причалившая к берегу баркас с итальянскими прокладками. Бойцы наши так увидели ее в первый раз. И от недоумения стрельнули пулей и уколом. А пуля – она, как известно, дура, и укол – тоже тот еще кретин. И оба угодили в Мэри. И ее кровь брызнула прямо в лафитник в руке буфетчика Гарфанкла. И он от неожиданности водку и хлобыстнул. И эта водка с кровью христианской девки (а тут и Песах подвернулся) ему – самое оно. А так как не всегда под рукой есть кровь христианской девки, то ее заменили томатным соком. Вкус не тот, конечно, но… Вот откуда «Кровавая Мэри». Водка с томатным соком. А «Кровавая гэбня» – это совсем не то. И старый буфетчик отглотнул и причмокнул.

Керт завороженно (что означает слово «завороженно», я не знаю, но звучит завораживающе) слушал, но на последних словах слегка поперхнулся. А Гарфанкл (я думаю, вы догадались, что гэбэшный буфетчик был не Натом Бинг Колом – это наши конспиративные штучки, а одним из тех Гарфанклов, которые держали «Гамбринус») допил «Кровавую Гэбню» и буднично докончил повесть, печальнее которой нет на свете:

– Ну, рыбачка Софи вышла замуж за Джемми-моряка. Вся Пересыпь гуляла. Ну, и презервативный бизнес объединили с прокладочным. С тех пор рождаемость в Одессе сильно упала. А у Софи и Джемми-моряка дети пошли. Разных полов, разных национальностей, сами понимаете, оба все время в море. А однажды Джемми доставлял презервативы в горы Кавказа, там… Ну, его, конечно, зарезали, а сына назвали Барри. А уж сына Барри в честь деда (по этому поводу вырезали соседний аул, а за что, никто так и не понял) назвали Джемми. Так его и сейчас зовут. Джемми Хендрикс. Такая была фамилия у Джемми-моряка.

И старый шинкарь Гарфанкл пустил слезу. Слезу по тем давним временам. Когда крепкие настоящие мужчины пускали кровь, не задумываясь. Даже не зная, за что. Потому что таково было их предназначение. Потому что был такой приказ. Шлепнуть парня в семнадцатой камере в кепке набок и зуб золотой. Дружочка своего. Саймона. Близкого. С которым пели в кабаке «Гамбринус». До Мэри. «Саймон и Гарфанкл». А после семнадцатого пути их разошлись. Гарфанкл стал работать в ЧК, а Саймон куда-то запропастился и обнаружился только в каком-то году. По части шпионажа. В пользу кого-то. В семнадцатой камере.