Книга Неснятое кино - Виктор Шендерович

Ну, я и пошел. Надо было куда-то деть вечер.

Надменный ветеран первой табаковской студии, я был убежден, что все это будет дрянь. Но это была не дрянь. Временами это было просто хорошо! Спектакль придумала ясная голова и сколотили крепкие руки.

Я зашел за кулисы, спросил, кто это сделал, и ко мне вывели человека, похожего на крупного мультипликационного Гурвинека. Преподаватель Читинского пединститута, он успел всерьез заболеть театром и собирался в Москву, поступать в ГИТИС.

Через несколько дней я демобилизовался, а летом Чумаченко уже жил в нашей московской квартире (на балконе). Моя мама была счастлива. Она наконец нашла человека, которого не надо было уговаривать доедать то, что лежит на тарелке.

Мишка поступил на режиссерский к Марии Осиповне Кнебель.

А спустя десять лет – уже в другой стране, через цепь шапочных приятелей – на меня вышли какие-то новосибирские братки, занимавшиеся глиноземом, а может, красной ртутью. В общем, что-то у них эшелонами шло куда-то в обмен на гуманитарку, которая, в свою очередь, на что-то обменивалась… Короче, эти братаны, измученные внезапно появившейся наличностью, решили построить под Новосибирском Голливуд и выражали готовность со страшной силой вкладываться в кино. (Это в те годы была главная отмывка денег.)

А мы с Мишкой как раз в это время пробалтывали, без ясных целей, симпатичный сюжет для кино – и поняли, что это судьба!

Через какое-то время я был приглашен зайти в офис к браткам, поговорить.

Офис оказался номером в гостинице «Севастополь», насквозь прокуренным, с бутылками из-под хорошего вискаря у дешевых вдавленных кресел. Я начал что-то рассказывать про сценарий, но инвесторы в тренировочных костюмах только замахали руками: давай, давай, пиши!

Так и не понял, зачем звали.

Через какое-то время я получил аванс, оказавшийся впоследствии окончательным расчетом. Суммы не помню (время было девальвационное, счет шел на миллионы).

Хорошо помню, однако, способ оплаты: посланец инвесторов занес деньги мне на дом в полиэтиленовом пакете с надписью «Мальборо». Это был человек в майке, под которой угадывалась мощная и хорошо напрактикованная мускулатура. Он выгрузил дензнаки на кухонный стол и предложил их пересчитать. Будучи в предынфарктном состоянии от присутствия этого типа на своей жилплощади, я, помню, только спросил, где расписаться за получение.

Браток посмотрел на меня как на тяжелобольного.

Когда он покинул квартиру, я запер дверь на все полтора замка, причем отчетливо помню, что хотелось еще и привалить ее чем-нибудь для надежности.

Когда я дописал сценарий, на Киностудии имени Горького начался подготовительный период: пробы, поиски натуры, составление сметы…

Директора будущей картины звали Иосиф Сосланд. Сценарий он читал с калькулятором в руках, покрякивая от моих фантазий. После сцены, где камера облетает пансионат, в котором разворачивается действие фильма, Сосланд прямо попросил меня не изображать из себя Микеланджело Антониони, а обойтись простыми планами.

Снимать кино должен был молодой в ту пору Илья Демин (ныне – обладатель всевозможных операторских премий). Роль Деветьярова писалась на малоизвестного актера Домогарова, и огромный портрет его персонажа (актера по профессии) у кинотеатра «Россия», в последних строчках нашего сценария, я прошу считать предвидением домогаровской кинокарьеры…

Маленькую роль Евы Сергеевны мы осмелились предложить Марине Нееловой, но получили отказ – впрочем, вполне доброжелательный. Марина Мстиславовна сказала, что, будь она мужчиной, согласилась бы на любую из двух главных мужских ролей: они ей понравились.

Помимо этих двух главных персонажей в сценарии обитало восемь юных фотомоделей. Пробы шли полным ходом, и к концу 92-го мы с Мишкой могли открывать модельное агентство… Увы, к тому времени это было уже единственным применением накопленного материала – когда подготовительный период закончился, выяснилось, что денег больше нет.

Потом выяснилось, что нет и инвесторов. Ни один телефон не отвечал, а в их офисе обитали другие энтузиасты первоначального накопления капитала.

Братков смыло, как и принесло, мутной волной начала девяностых, и я удивлюсь, если вдруг окажется, что они пережили эти годы. Там, где шли эшелоны с глиноземом и загадочной красной ртутью, убивали в те годы чаще, чем мыли руки.

А тут мы, два лоха со своим кино про любовь.

Удивительно (хотя, если вдуматься, как раз ничего удивительного): в самом сценарии, как в воде, отразились лица очень похожих лохов на фоне очень похожего социального фона. И как конкурс фотомоделей – героям фильма, наше кино нам с Мишкой будто привиделось…

Остался сценарий. Да еще в шкафу, среди прочего хлама на память о прожитой жизни, лежит унесенная с Киностудии имени Горького дверная табличка: «Бон шанс», режиссер М. Чумаченко».

Несколько фотографий на память

Мелодрама

В буфете Дома Актера молодой человек у стойки выскребал из кошелька последнюю медь.

– Тридцать пять, тридцать восемь!

Буфетчица, не считая, сбросила мелочь с блюдечка и обратилась к следующему:

– Вам?

– Светонька, – сказал барского вида гражданин, – мне, рыбонька, два с колбаской…

А молодой человек взял свою чашку кофе и отправился вглубь буфета. Там, ласково поглаживая по ладошке стоявшую рядом девушку, его ждал за столиком обаятельного вида блондин.

– Ну Андрюш… – говорила девушка.

– В Пензу – не поеду, – говорил блондин и еще нежнее гладил ладошку.

– Привет, Ириш, – поздоровался Шленский и присел за столик.

– Ну выручи, ну пожалуйста, – просила девушка. – Леня, скажи ему, чтобы он поехал на семинар. Они меня затрахали.

– Поезжай в Пензу, Деветьяров, – сказал Шленский. – Там пензячки.

– Не люблю пензячек, – вздохнул блондин. – Люблю москвичек.

– Ты мой котик, – деловито сказала девушка. – Так я беру тебе билет.

– Два, – томно сказал блондин.

– Не смотри на меня так, Деветьяров, – предупредила она. – Я девушка чувствительная.

За соседним столиком раздался взрыв хохота.

– Борис, ты не прав! – сказал кто-то, и хохот рванул снова.

– Так ты едешь?

– Не-а. – Деветьяров сделал честные глаза. – В театре вилы. Не могу, правда.

– Ты предатель, – сморщила нос девушка. – Ты Брут и Троцкий.

– Он Павлик Морозов, – сообщил Шленский, откусывая от бутерброда. – Убей его!

– Не убивай, – попросил Деветьяров. – Я тебе еще пригожусь.