Книга Скажи герцогу "да" - Киран Крамер

Ей с трудом удалось вернуть разбегающиеся, подобно шаловливым неуправляемым детям, мысли к обсуждаемому вопросу.

— Его светлость предложил мне совершить экскурсию по дому с ним вдвоем, без всякого сопровождения.

Каллахан лишь небрежно пожал плечами:

— Меня это не удивляет. Я вас предупреждал: будьте с ним осторожны.

— Видимо, гордость за свои сокровища заставила его забыть о приличиях, — предположила Дженис. — Ничего непристойного. Кроме того, он сам предложил мне кандидатуру компаньонки.

— Чего не сделал для других леди, хотя им тоже необходимо было сопровождение.

Щеки Дженис ярко вспыхнули.

— Да. И мне непонятно, почему эти дамы все еще здесь.

— Вы действительно так наивны? Смотрите, потом винить будет некого…

И тут что‑то за ее спиной отвлекло его внимание. Он взял ее за изящные плечи — которые сразу же напряглись от его прикосновения — и развернул:

— Еще щенки.

— Два! — воскликнула Дженис, запоздало прикрыв рот ладошкой. — Но один почему‑то… коричневый.

— Должно быть, в папашу, — усмехнулся грум, увидев недоумение у нее на лице.

Дженис радостно рассмеялась:

— Это просто замечательно!

Они стояли молча, пока появлялся на свет очередной щенок, на этот раз белый, с большим черным пятном на боку. Эсмеральда принялась трудиться над ним, покусывая, вылизывая, подталкивая носом, но он вел себя не так, как остальные: не извивался, не сучил лапками в поисках тепла и корма. Не издавая ни звука, он неподвижно лежал в сене, но Эсмеральда не оставляла своих усилий, в то время как остальные щенки устроили копошащуюся кучу‑малу.

— Мистер Каллахан!.. — в тревоге воскликнула Дженис.

Но грум уже стремительно вошел в денник, опустился на колени и принялся массировать щенку животик, крошечную грудку, подул в мордочку, приговаривая при этом:

— Ну давай же, давай…

Но все оставалось по‑прежнему. Эсмеральда, явно встревоженная, принюхивалась и тыкалась носом в его ладони, а грум поднял тощий комочек с соломы и продолжил попытки вернуть его к жизни.

— Господи, пусть он очнется! — взмолилась Дженис. — Ну пожалуйста!

Никакого результата.

Ей больно было видеть это маленькое существо безжизненным, но она не могла позволить себе предаваться унынию, да и отвлекать мистера Каллахана не следовало.

А грум между тем нажал с двух сторон пальцами на крошечную пасть, так что вывалился розовый язычок, и принялся вдувать воздух в безжизненное тельце.

Ребрышки щенка раздулись и снова опали.

Еще одна попытка.

Нет, две.

И три. Почему бы нет? Дженис была страшно рада, что мистер Каллахан не собирался сдаваться.

Четыре.

Щенок вздрогнул. Пошевелился. Тихонько взвизгнул.

— Есть! — воскликнула Дженис. — О, пожалуйста, дыши!

С нетерпением Эсмеральда дождалась, когда Каллахан положит крошечное тельце к остальным щенкам, и ткнула носом.

— С ним все будет в порядке? — с надеждой спросила Дженис.

— Думаю, да, — удовлетворенно сказал Каллахан, наблюдая, как наравне с остальными копошится у мамаши под боком его подопечный.

— О, слава богу! — Дженис смахнула слезы и снова опустилась на сено рядом с Каллаханом.

Эсмеральда между тем пыталась хоть как‑то упорядочить копошение своих отпрысков, чтобы никто не остался голодным. Щенок, несколькими минутами ранее не подававший признаков жизни, теперь старался добраться до ее сосков с тем же энтузиазмом, что и остальные.

— Благодарю вас… Если бы не вы, он мог погибнуть, — тихо сказала Дженис.

— Я с радостью сделал это. — Они помолчали некоторое время, наблюдая за довольным семейством, затем он добавил: — Ради Эсмеральды.

Конечно, ради кого же еще? Уж не ради же Дженис… Он ясно дал это понять, но девушка была так благодарна ему за спасение щеночка, что не обратила внимания на это очевидное проявление неучтивости.

— А я уже придумала почти для всех клички: Пинки, Уолнат, Суити, Бини, — и не важно, мальчики они или девочки. А вот последнего я оставила вам как его спасителю.

Дженис осмелилась дотронуться до руки грума, и ее будто молнией пронзило: сразу ожил в памяти поцелуй на дороге. Она стремительно вскочила, прежде чем Каллахан успел прореагировать на ее жест.

— Минуточку! — Он тоже встал. — Я понятия не имею…

Дженис прервала его, захлопнув дверь денника и создав таким образом преграду между ними:

— Всего одного. А я всем расскажу, что вы его спасли и потому выбрали для него имя…

— Умоляю вас, не делайте этого! — Без тени раскаяния на лице он распахнул дверь денника и подошел к Дженис. — Я придумаю кличку для этого чертова отродья, только не говорите никому, что его спас я.

— Мистер Каллахан! — Его близость приводила ее в смятение. — Это не чертово отродье.

От ложа Эсмеральды доносились забавные попискивания, вначале еле слышные, затем все более настойчивые, почти неистовые — щенки стремились к материнскому теплу, — и эти нежные звуки согревали сердце Дженис.

Да и кто мог бы остаться безучастным?

Обернувшись к груму, она увидела, что и он тоже глубоко тронут.

— Щенячьи восторги, — тихо проговорил Каллахан, окидывая взглядом маленькое семейство. — Щенячьи восторги прекрасной женщины. Как бы мне хотелось услышать другие восторги, оставшись с ней наедине. Но и так сойдет… пока.

Пока? Неужели он надеется…

— Вы не можете… — Дженис почувствовала, как щеки охватило пламя, а сердце забухало молотом в груди. — Мы не можем оставаться наедине. Вы не должны говорить подобные вещи. Это недопустимо. Мне следует пожаловаться на вас, мистер Каллахан.

— Но вы ведь не станете этого делать, не правда ли? — Он обернулся и посмотрел на нее. И тогда это случилось снова — странное захватывающее ощущение неведомой связи словно луч невидимого света высветил только их одних.

— Нет. — Желание податься к нему, положить ладони на грудь и, подняв лицо, приоткрыть губы для поцелуя было столь сильным, что Дженис стоило немалого труда сдержаться.

Хотелось ли и ему поцеловать ее?

Наверняка хотелось — такие чувства, как правило, взаимны, — но разве это ей нужно? Ужасно глупо с ее стороны целоваться с грумом, и дело не только в том, что ее родители пришли бы в ужас: ни к чему хорошему это не приведет.

Но Дженис так этого хотелось! Нестерпимо хотелось!

Будто прочитав ее мысли, Каллахан с изрядной долей цинизма произнес: