Книга Сепсис - Элина Самарина

— Даня сам старается быть похожим на Никиту. — Лекс усмехнулся. — За Даню я спокоен!

— Зачем тебе это, Лекс? В твоих потаканиях чувствуется подвох. Ты не хочешь, чтобы дети меня любили?

— Хороший вопрос! — Лицо мужа преобразилось: угасло благодушие, а взгляд стал точной копией взгляда Бравина-младшего: — Зачем мне это? Знаешь зачем? Для стабильности в нашей семье. Никита любит только то, что люблю я. И всех, кого я люблю. Пока я тебя люблю, и дети будут любить. Если ты разлюбишь меня, то потеряешь все. Деньги, золото — этим тебя не удержать. А дети… Дети — твоя ахиллесова пята.

Это было откровением. Влада ошарашенно уставилась на мужа:

— Так значит… ты это специально? Специально потакаешь… Чтоб он тебя… Чтоб меня… Лекс! Это чудовищно!

— Чудовищно?! Что чудовищного в том, что я не хочу тебя потерять?

— Но не таким же способом! Ты, наоборот, укрепляй наши отношения через детей! И потом… по-моему, нет причин потерять друг друга.

— Кто знает? Ты… такая красивая, эмоциональная. Я застраховался. И застраховался намертво.

Влада подняла глаза. В них рядом с грустью металась растерянность.

— Не понимаю, что происходит с нами…

— С кем это с вами?

— С нами. Со всеми нами, — Влада отрешенно глядела сквозь Алексея. — Когда мы из образованного и просвещенного народа превратились в циничных неучей? В невежд. Почему молодежь перестала читать? Ладно, допустим… Жуковского или Карамзина — это я еще могу понять. Не актуальны. Но Пушкин, Толстой… А Пастернак! Они что, тоже устарели? Почему не интересен им Чехов, Шекспир.

— А зачем их знать? — усмехнулся Лекс. — Знаешь, из всех заработанных мной денег я даже десяти копейками не обязан ни Пушкину, ни Толстому, ни Пастер… Хотя нет, вру: вот Пастернаку обязан. Только не тому, который стихи писал, а Матвею Яковлевичу. В прошлом году мы с ним очень неплохую операцию… Да ладно, Владуся! Ну что тебе Фадеевы, Шолоховы? Пусть их читают те, кто на них деньги делает. Филологи, учителя… А Ник и Даня учителями не будут. Неприбыльная профессия. Кстати, слышал, Шолохова из школьной программы — фьють! Убирают. И правильно. Пусть лучше мемуары Рокфеллера или Карнеги введут вместо «Поднятой целины». А то, пока мы Шолохова читали — земля бурьяном поросла. И в самом деле: кто будет возделывать землицу? Нам некогда! Мы не пахари, мы читатели. Самый читающий народ!

Лекс рассмеялся своей шутке и игриво притянул Владу к себе. Но она высвободилась из объятий и с горьким укором прошептала:

— Что происходит? Если даже такой интеллигентный человек, как ты..! У России заражена кровь. По ее венам уже бежит мутная, замусоренная кровь. Кровь, изнуряющая тело и отравляющая мозг.

— Боже! Какая образность! Какой пафос! — устало проворчал Алексей. Ему уже наскучил этот спор: бесперспективный, беспредметный и тягучий, как смола. Проходя мимо сына, Алексей ласково потрепал его за челку. Монстры наступали, но Никита без колебаний отвел глаза от экрана и послал отцу нежную улыбку.

* * *

— Ой, Игорь! — восторженно воскликнула Влада. Лекс вздрогнул и оторвался от газеты. Нахмурившись, посмотрел на экран: оттуда, кокетничая воловьими глазами, что-то вещал красавчик актер.

Презрительно хмыкнув, Алексей вернулся к статье. Но смысла уже не постигал: негодование свербило, словно бормашина, вторгшаяся в больной зуб. Чего не мог понять Лекс, так этого повального поклонения временным кумирам.

Идоловосторженность он прощал девочкам-подросткам (дочерей-то у Лекса не было!), а вот когда такое умиление, даже исступление, обнаруживает зрелая, умная женщина!.. Этот Игорь, как там его фамилия? Пастер?.. Пельцер?.. Да пошел он! Вот еще нашел себе занятие — вспоминать фамилию этого… А, Патрик! — Оттого, что вспомнилась, выплыла фамилия, новая волна раздражения накатилась на Лекса. Он нервно передернул руками, газета громко зашуршала и надорвалась. Алексей бросил короткий взгляд на Владу. Но она не заметила эмоционального всплеска мужа. Ее повлажневший взгляд был устремлен на экран:

— Какая игра! Это настоящее искусство.

— Что тебя так умилило?

— А ты разве не видел? Ты же смотрел на экран!

На экране тем временем пошла реклама: «А кто идет за «Клинским»?

— Вот это — настоящее искусство! — рассмеялся Лекс. — Оно побуждает к действию. Так, кто идет за «Клинским»? Тем более дойти надо только до холодильника.

— Уже иду! Сто баксов.

— Ого! Обед в доме становится обременительным, — фальшиво заворчал Алексей, доставая стоевровую банкноту. — Разрешите получить сдачу.

— Перебьетесь, дорогой. В данный момент времени мелочи нет. Вы наш постоянный клиент. В следующий раз получите бесплатно, за счет заведения. — Она величественно двинулась к холодильнику.

Алексей улыбнулся: какая все-таки удача, что в его жизни есть она, Влада! Какая удача!

Выпил пиво, утер губы и, выдерживая тональность, сварливо заметил:

— Пиво хорошее, но дорогое!

— Дешевого не держим… И вообще, в этом доме все только самого лучшего качества!

Он поцеловал ее в щечку и вышел. Уже в машине с удовлетворением отметил, что даже вроде бы дежурный поцелуй возбудил его желания.

А на следующий день Лекс снова увидел Игоря. Но уже не на экране. Воочию. Окинув неприязненным взглядом начинающую обрюзгать фигуру актера, Алексей нахмурился: в голову пришла озорная мысль. Припарковавшись, он последовал за артистом в подозрительного вида забегаловку. Фасад точно соответствовал интерьеру. Лекс окунулся в запахи пивнушек советских времен. За алюминиевыми столами пили пиво неопрятные, обросшие мужчины. Артист выделялся более или менее благопристойным видом. Он стоял, повернувшись к залу спиной за крайним столиком, надвинув на брови кепочку. На столе с остатками предшествующего пиршества стояла кружка с пивом. Сам же Патрик сосредоточенно стучал по ребру столика маленькой рыбешкой.

Брезгливо огибая стоящих тут и там посетителей, Алексей словно исполнил танец матадора.

— Разрешите пристроиться…

Артист зыркнул из-под козырька коровьими глазами и неопределенно пожал плечами. Все так же, не поднимая головы, стал высасывать пиво.

А Лекс понял: и эта надвинутая на глаза кепочка, и разворот спиной, и опущенный долу лик — все это попытка остаться неузнанным. «От славы устал бедняга! Да от кого же ты, друг ситный, прячешь свою мордочку? Кто из стоящих здесь за кружкой пива и сушеной воблой тебя знает? Ну и дурак же ты! Самовлюбленный придурок!»

— Скажите, а официантов здесь дождаться можно?

— У них самообслуживание, — не поднимая головы, ответил Игорь.

— А стол… протирают? Или тоже самообслуживание?

— Протирают. Только редко, — Игорь вдруг прямо взглянул на Бравина и улыбнулся: — Здесь такая дыра!