Книга Мотель "Парадиз" - Эрик МакКормак

В наш последний день на этой точке, в сумерках, мы нашли каменную руку. Мы видели поросшее зеленью возвышение и думали, что это еще одно яйцо, только неправильной формы. Проредив заросли ударами мачете, стараясь не наткнуться на змею, мы увидели огромные толстые пальцы в перчатке из лиан. Казалось, они хватаются за воздух – словно гигант тонет в зыбучих песках. Нас всех потрясла эта находка – здесь, вдали от всех известных цивилизаций.

Но то была не просто рука. Двадцатифутовыми шестами мы нащупали в почве вокруг нее очертания руки, плеча, головы. Можно было предположить, что вся фигура – не Менее семидесяти футов в высоту и зарыта здесь стоя, только рука осталась торчать над землей. Нас это встревожило, но мы были слишком рациональны, слишком поглощены своей работой.

На следующее утро небо было затянуто по-прежнему, а джунгли – необычайно тихи. Мы спустили лодки на бурую реку и отправились дальше вверх по течению.

Нас атаковали шестью милями выше, где Мерапе сужается и темнеет, а джунгли поднимаются ввысь по обоим берегам, как бесконечные стеллажи, полные одинаковых книг. Мы шли под восточным берегом и не видели никаких признаков того, что они здесь. Но вдруг воздух наполнился копьями, стрелами и воем с берега. Мы налегли на весла, но смуглые руки появлялись из-под воды, хватаясь за борта. Они прятались под водой, дыша сквозь соломинки, поджидая нас.

Я тоже оказался в воде, я молотил по безумным лицам, по рукам, которые хватали меня, тащили на дно. Я набрал воздуха и нырнул. Я ничего не видел, кроме, быть может, силуэта одного из нападавших, который в меня вцепился. Я ударил его и поплыл дальше.

Страх придал мне сил. Я выплыл на поверхность только в пятидесяти ярдах ниже по течению. Я видел, как там, позади, вода бурлит, словно над сетью, полной рыбы, я слышал крики. Я снова укрылся под водой, а вынырнув, больше не оборачивался и продолжал плыть по течению. Предательскому берегу я предпочел опасности, подстерегающие в реке.

Не знаю, как долго я пробыл в воде и как далеко уплыл. Но в какой-то момент до меня снова донеслись монотонные выкрики лесных птиц – звук, которого я так давно не слышал. Тогда я понял, что нужно выбираться на сушу, на западный берег. К этому времени все погрузилось в тень – значит, солнце, должно быть, уже садилось. Я поплыл к отмели, где надеялся переночевать. Я не заглядывал в будущее, не думал ни о чем, кроме сна. Истощение лишило меня страха. Я выполз из Мерапе на илистый берег и, не замечая зловония и грязи, мгновенно уснул.

Когда я проснулся, надо мной мельтешил рой дьявольских физиономий; мне стало ясно, что вскоре я умру мучительной смертью. Меня нашли иштулум. По племенной раскраске и боевым шлемам я без труда узнал самое свирепое из племен, живущих на Мерапе. Несколько человек стояли вокруг меня, тыча дротиками в мою белую кожу, болезненно-белую для их темных глаз. Мне связали руки и отнесли в деревню. Им предстоял долгий ритуал очищения их территории от загрязнения и ритуальное уничтожение загрязнителя, то есть – меня. Как большинство путешественников, попавших в руки к иштулум, я бы охотнее принял быструю смерть от копий.

Следующие три недели меня держали в центре деревни под неусыпной охраной, привязанного за лодыжки к дереву лану. Не скажу, что мне было одиноко. Для такого жестокого племени иштулум весьма словоохотливы и даже не пытаются скрывать свои тайны от чужака, приговоренного к смерти.

У их шамана, например, один глаз находится на затылке. Я видел его неоднократно всякий раз, когда шаман в своем плаще из перьев и с раскрашенным лицом поворачивался ко мне спиной, напрягая этот воспаленный кроваво-красный орган, чтобы оглядеть меня с ног до головы. Один из моих охранников сказал мне, что жены шамана выбирают четырех-пятилетнего ребенка, который станет его преемником. После чего примерно десять лет они постепенно вытягивают левый глаз ребенка из глазницы, растягивая нерв, пока глазное яблоко не угнездится за левым ухом. Там оно и лежит, завернутое в промасленную шкурку банана, привязанную к голове шнуром.

Хотя зрение у заднего глаза шамана не очень острое, он обладает иной силой, и именно его иштулум больше всего боятся. Говорят, этот глаз заглядывает в Дом Мертвых. Говорят, он может парализовать врагов племени. Его неверный колеблющийся взгляд останавливался на мне слишком часто.

Я также узнал, что для иштулум определенные животные служат продолжением человека, почти дополнительными членами. Как и многие более известные племена в этом районе Мерапе, они держат в волосах карликовых мартышек, поедающих вшей и блох. Но на этом не останавливаются. Каждый мальчик-подросток должен проглотить небольшую синюю ящерицу около восьми дюймов в длину, которая проживет в его желудке один лунный месяц. Мальчик должен лежать без малейшего движения, чтобы не убить ящерицу. Он может пить только воду, а испражняться с огромной осторожностью. Иштулум верят, что если ящерица умрет в его желудке, дух самого мальчика через несколько минут тоже умрет. Охранники говорили мне, что все они видели такие смерти.

От моего дерева лану мне было хорошо видно церемонию извлечения этих ящериц. На тот момент я был пленником всего несколько дней. Однажды, когда солнце стояло высоко, родственники вынесли из хижин на носилках восьмерых мальчиков и расположили их по кругу. Появился шаман, все в том же плаще из перьев, но на его лице была приличествующая случаю яркая раскраска под рептилию. Его задний глаз был убран, а нерв и кровеносные сосуды тянулись вдоль виска и исчезали в пустой глазнице. Некоторое время он плясал и пел, затем приступил к церемониальному извлечению ящериц. Он взял длинный кусок тонкой бечевки и привязал к нему желтую фруктовую мушку – любимое лакомство ящериц. Шумно бормоча молитву, он начал стравливать бечевку в рот первого мальчика, вытянувшегося в струнку.

Затем, приостановившись, шаман начал осторожно тянуть бечевку обратно – как заправский рыбак. Ребенок тем временем принялся повторять свое родовое имя. Племя наблюдало в мертвой тишине. Наконец, голова ящерки высунулась между губ мальчика. Шаман ловко выхватил ее изо рта и отдал одному из помощников, который аккуратно поместил ее в плетеную корзину.

Меня восхитило искусство шамана. Любая неловкость могла привести к тому, что ящерица откажется от мухи, а это, в свою очередь, означало смерть мальчика. Но в тот день все шло хорошо. Ящериц успешно и быстро выманили наружу из желудков семи мальчиков, проходивших ритуал. Они лежали без сил, но довольные, что обряд окончен. Члены племени начали расслабляться.

Но с восьмым мальчиком у шамана возникли затруднения. Его ящерица не подавала признаков жизни, как бы шаман ни поигрывал бечевкой. Мальчик повторял свое имя, стараясь не захныкать. В какой-то момент шаман запустил новую муху, но ответа по-прежнему не было. Я видел на лицах иштулум страх, что ящерица в животе мальчика умерла.

Но шаман не смирялся с поражением. Он выпрямился и театральным жестом обнажил свой задний глаз. Им он таращился на мальчика несколько минут, затем заправил глаз обратно в банановую кожуру и склонился над мелко дрожащим телом. Снова ввел бечевку и, немного помедлив, принялся бережно подергивать. Мальчик продолжал повторять имя, как заклинание, пока звук не сменился долгожданным клекотом, и все, наконец, не увидели голову ящерицы. Шаман извлек ее наружу; выглядела она не слишком хорошо. Даже под всеми слоями краски можно было разглядеть торжество на жутком лице шамана. Если бы он не добился успеха с третьей попытки, она была бы последней, и ребенок вскоре умер бы. Иштулум взревели от радости. Думаю, они были в восторге от мастерства шамана, но еще более – от мальчика, выдержавшего прямой взгляд его чудовищного глаза. Только близость смерти могла сообщить мальчику необходимое мужество.